Олег Суворов - Закат империи

— Хорошо, — решительно сказал он. — Если наш король соблаговолит приказать, я сумею найти проповедника, хотя мне кажется, что гораздо лучше соединять наши народы самыми прочными на свете узами брака, а не разделять их, устраивая публичное состязание двух вероисповеданий. Кстати, сын нашего почтенного сенатора Альбина недавно обратился ко мне с просьбой, непосредственно касающейся и тебя, великий король, и тебя, Тригвилла, — произнося последнюю фразу, Боэций слегка поклонился в их сторону.

— А в чём состоит его просьба? — немедленно поинтересовался Теодорих, на мгновение забыв о диспуте.

— Этот юноша по имени Максимиан увидел на улице города дочь нашего почтенного Тригвиллы. — Слово «почтенный» далось Боэцию с немалым трудом, а потому он не удержался от чуть заметной иронии. — И влюбился в неё так, как только можно влюбляться, когда тебе всего двадцать лет...

— После чего этот юный прохвост явился в мой дом и потребовал встречи с моей дочерью! — возопил Тригвилла.

— Мой сын не прохвост! — грозно заявил Альбин, привставая со своего места.

Они смерили друг друга яростными взглядами, и Боэций поспешил разрядить обстановку, обращаясь прямо к королю:

— Подумай, о великий король, насколько сплотит этот брак членов твоего королевского совета, которые не понимают, что этой нелепой враждой лишают счастья своих прекрасных детей!

Тригвилла возмущённо фыркнул, а Альбин с силой сжал кулаки. Однако ни тот, ни другой не сказали ни слова, понимая, что теперь всё зависит только от решения Теодориха. Воцарилось тягостное молчание, во время которого готы и римляне напряжённо переглядывались, а Боэций так и остался стоять возле короля, забыв вернуться на своё место. Наконец Теодор их медленно поднялся.

— Через два месяца в столице моего королевства состоится диспут между представителями арианского и католического вероисповедания. Проповедников для этого диспута предоставят от ариан — начальник моей канцелярии, от католиков — мой первый министр. В этот же день дочь герцога Тригвиллы Амалаберга и сын сенатора Альбина Максимиан станут мужем и женой в соответствии с обрядами победившего вероучения. Королевский совет окончен.

Случайно получилось так, что на выходе из зала Боэций столкнулся с Кассиодором. Обоим патрициям слишком многое хотелось сказать друг другу, но они лишь молча обменялись гневными взглядами, прекрасно сознавая, что теперь между ними началась борьба не на жизнь, а на смерть.

Узнав от отца о том, насколько успешно Боэций выполнил его просьбу, Максимиан поначалу не мог поверить своим ушам. Через два месяца состоится его свадьба и эта надменная готская принцесса станет его женой! Было от чего впасть в изумление. Юный поэт не находил себе места, пока наконец не решился отправиться к первому министру, чтобы выразить ему свою благодарность. Однако Боэция не оказалось дома, и тогда Максимиан, подумав о том, что уж теперь-то Тригвилла не посмеет отказать ему в свидании со своей дочерью, направился в дом готского герцога.

И, действительно, на этот раз слуги тут же открыли ему ворота и впустили во двор. Максимиан медлил, волнуясь от предстоящей встречи. Как поведёт себя Амалаберга и что он должен будет сказать ей в первую очередь? Выразить свою радость и любовь? Но если она совсем этому не рада и не испытывает к нему ни малейшей симпатии? Вести себя сдержанно и скромно? Но этому помешает его собственный темперамент и неумеренный восторг от одной только мысли о предстоящей свадьбе. Опустив голову и размышляя об этом, Максимиан несколько раз обошёл мраморный фонтан, изображавший трёх речных наяд, а когда наконец решился и направился к парадной лестнице, то вдруг столкнулся с самой Амалабергой, которая в окружении двух служанок спускалась ему навстречу.

И снова он был настолько поражён её надменной красотой, что замер на нижних ступенях лестницы, беспомощно прижав левую руку к груди словно бы для того, чтобы сдержать бешеный стук сердца. Амалаберге недавно исполнилось восемнадцать лет. Она была высокой и гибкой блондинкой с великолепными карими глазами, в которых не отражалось ничего, кроме презрения и надменности. Впрочем, совершенной красавицей она могла показаться только влюблённому поэту, а любой другой непредубеждённый ценитель женской красоты непременно отметил бы и крупный нос, и чересчур густые и чёрные, почти мужские брови, слегка сросшиеся на переносице. Но свежий и здоровый цвет лица многое искупал. Словом, Амалаберга, хотя и не полностью соответствовала классическим римским эталонам красоты, была, несомненно, девушкой очень эффектной и привлекательной. Как и большинство знатных готских женщин, она предпочитала одеваться в римскую одежду, в то время как готы-мужчины так и не смогли привыкнуть к тогам и туникам, не желая расставаться со штанами и куртками. Сейчас она была одета в фиолетовую столу, обшитую по подолу серебристой плиссированной оборкой, называемой «инстита», и изящные башмачки из цветной кожи, украшенные драгоценными камнями. Многие женщины, чтобы придать стройность своей фигуре, стягивали тунику под грудью специальной повязкой и обматывали талию куском специальной ткани на манер корсета. Но Амалаберге не было необходимости прибегать к подобным ухищрениям, с её фигуры можно было ваять статую Венеры.

При виде Максимиана полные алые губы Амалаберги мгновенно подёрнулись непередаваемо горделивой усмешкой. И только благодаря этой усмешке он понял, что она его узнала, но прошла мимо с таким видом, словно он был прислугой.

Четыре носильщика мгновенно поднесли паланкин. Максимиан, прислонившись к широким перилам лестницы, растерянно наблюдал за тем, как она садится внутрь. Ничего себе встреча между будущей женой и будущим мужем! Сорвавшись с места, он подбежал к носилкам и взволнованно воскликнул:

— Подожди! Я пришёл сюда лишь для того, чтобы повидать тебя...

— Ты меня уже повидал, чего же тебе ещё надо?

Впервые он услышал её голос и поразился его низкому, чуть-чуть хрипловатому, но зато такому обольстительному тембру. От одной мысли о том, как этот голос будет стонать во время яростного столкновения их обнажённых тел, как эти надменные губы будут раскрываться навстречу его неистовым поцелуям, Максимиана мгновенно охватила сладострастная истома. Он положил руку на край паланкина и, пытаясь перехватить взгляд Амалаберги своим затуманенным взором, произнёс:

— Куда ты направляешься, драгоценная? Позволь мне сопровождать тебя!

— А если я еду на встречу со своим возлюбленным?

От одного этого вопроса у него перехватило дыхание. До Максимиана и раньше доходили рассказы о том, насколько успешно готские женщины переняли свободные нравы своих римских соперниц. Но услышать подобное из уст той, которой он был готов поклоняться и которую, ещё и сам до конца не веря в это, уже называл про себя женой, было как обжигающий удар плети. И хотя римский патриций Максимиан никогда не испытывал таких ударов, он почему-то подумал именно об этом и даже схватился рукой за мгновенно вспыхнувшие щёки. Амалаберга с насмешкой взирала на то, как он меняется в лице, и явно ждала ответа.