Олег Суворов - Закат империи

И вот эти три преступника, в отношении каждого из которых уже был вынесен приговор (разумеется, не превративший их в порядочных людей), оказались главными свидетелями. Все трое поклялись на Библии, подтвердив, что письмо является подлинным и что они готовы поддержать все обвинения, которые выдвинул королевский референдарий против сенатора Альбина. Союз четырёх негодяев, достойный умиления!

О дальнейшем писать тяжело и грустно. Наш бедный друг был арестован прямо в том здании, где заседал сенат. Отдавая приказ об аресте, король имел такой зловещий и торжествующий вид, что я, кажется, понял его дальнейшие намерения. Видимо, он решил воспользоваться этими обвинениями для того, чтобы разом избавиться от неугодных сенаторов. Поэтому я почти уверен, что арест Альбина первый, но далеко не последний.

В конце заседания сената король распорядился немедленно послать за тобой, чтобы по прибытии в Верону ты смог участвовать в суде священной консистории, перед которым вскоре должен будет предстать наш общий друг. Королевский гонец прибудет или одновременно с моим, или немного позже.

Я тоже бы очень хотел тебя видеть, тем более что наступают такие времена, когда негодяи объединяются, чтобы обвинять людей порядочных. Что ещё нам остаётся делать, как не, объединившись, выступить против негодяев? Я знаю, как тяжело на сенаторов подействовал арест Альбина, и с уверенностью могу предположить, что в решающий момент они окажутся на нашей стороне.

До скорой встречи, и да хранит тебя Бог!»

Корнелий откровенно торжествовал и даже не пытался скрывать своих чувств. То, о чём лишь мечтал его друг, удалось совершить ему, неотразимому покорителю женских сердец. Прекрасная Амалаберга лежала перед ним, послушно раскинув ноги, покорясь его могучему мужскому напору. И Виринал старался на славу, вонзаясь в неё такими отчётливо упругими содроганиями, что надменная готская принцесса кусала губы и жалобно, по-детски стонала.

Эта сцена происходила после того дня, когда она сначала пыталась затравить его собаками, а потом даже не посмела воспротивиться решительному поцелую победителя огромных псов. Корнелий понял, что Амалаберга теперь целиком находится в его власти, а всё дальнейшее — дело подходящего случая. Такой случай настал после приезда королевского двора в Верону. Корнелий был сыном и единственным наследником богатого римского всадника, поэтому ему не составило особого труда снять небольшую, но очень изящную виллу в окрестностях города. После этого он вновь послал Амалаберге письмо, в котором самым любезным и вместе с тем непреклонным тоном назначил ей свидание в роще за городскими воротами.

В назначенный день он ожидал её там, сидя верхом на великолепном идумейском жеребце и нетерпеливо посматривая на дорогу. Не сомневался он только в одном — что она приедет; однако всё остальное — каким окажется их свидание и как поведёт себя Амалаберга — зависело от слишком многих обстоятельств, и потому он не загадывал наперёд. Его опыт говорил Корнелию о том, что женская душа непредсказуема, и поэтому уверенность в победе даёт лишь первый вздох, который раздаётся из женских уст в тот момент, когда вступает в дело твёрдая мужская плоть.

Стоял чудесный зимний день, когда подмороженная за ночь земля так весело звенит под конскими копытами, а прозрачный морозный воздух украшает лицо бодрым румянцем. Издалека, от ворот Вероны, доносился нестройный гул голосов, скрип повозок, щёлканье бичей и мычание коров, которых вели на городскую бойню. Сияющее зимнее солнце наполняло оживлённым блеском скромный пригородный пейзаж, и даже оголённые деревья казались тонким акварельным рисунком, нанесённым рукой божественного художника на жёлтое полотно сжатых полей.

Корнелию не пришлось долго ждать, и он даже не успел толком замёрзнуть, когда из городских ворот выехали две всадницы, в одной из которых, умело правившей белой кобылой, он сразу же узнал Амалабергу. Второй, судя по всему, была её служанка. Амалаберга тоже заметила Виринала, потому что вдруг осадила лошадь и, повернувшись к своей спутнице, что-то сказала ей, после чего та поехала обратно. Корнелий сразу же повеселел: раз девушка отсылает служанку — значит, она ждёт от свидания чего-то такого, что предстоит скрывать!

Застыв на месте, он ждал приближения Амалаберги и, лишь когда расстояние сократилось до двух стадий, тронул жеребца и шагом поехал ей навстречу. В светло-серой шерстяной столе, серебристом плаще и изящном головном уборе Амалаберга была очень хороша собой, а смущённый вид и тонкий румянец делали её необыкновенно соблазнительной. По правилам этикета ему полагалось заговорить первым, но он намеренно затягивал паузу, улыбался и с удовольствием смотрел на девушку.

В любое другое время Амалаберга бы мгновенно возмутилась и повернула обратно. Но теперь она чувствовала, что с ней происходит что-то непонятное для неё самой, поэтому лишь отводила глаза и растерянно покусывала губы, которые приобретали всё более алый оттенок. Ей казалось, что она виновата перед Вириналом, что ей нужно перед ним оправдаться, и это смущало и сбивало с толку Амалабергу, которая никогда раньше не испытывала ничего подобного. Из-за своей неопытности в подобных делах она даже не задумывалась над тем, что желание оправдаться возникает как следствие желания нравиться, и не просто нравиться, а именно этому человеку. Ну а это последнее желание уже верный признак любви.

— Здравствуй, — наконец произнесла она. — Я приехала, потому что... Я хочу сказать, что...

— Не надо оправдываться, моя драгоценная, — вдруг весело сказал Виринал, прекрасно поняв её состояние. — Ты приехала, и я уже счастлив!

Он наклонился в седле и ловко поцеловал её в губы, так что она не успела ни удивиться, ни отстраниться, покорно принимая его поцелуй.

— Едем! — отрываясь от её тёплых губ, решительно сказал Корнелий, и Амалаберга послушно, даже не спросив, куда, подобрала поводья и поскакала рядом с Вириналом.

Они быстро промчались через рощу по старой лесной дороге, проехали под аркой ворот и вскоре уже слезали с лошадей, отдавая их на попечение проворных молчаливых рабов. Амалаберга вела себя так, словно находилась в каком-то лунатическом сне: не стала рассматривать виллу или расспрашивать, кому она принадлежит, а всё так же молча позволила Корнелию взять себя за руку и провести внутрь. Тот же действовал уверенно и решительно, руководствуясь классическим правилом любого ловеласа: пока женщина не говорит «нет», надо успеть зайти как можно дальше, чтобы пресечь все возможные пути к отступлению.