Олег Суворов - Закат империи

— Ты уже знаешь о том, что три дня назад мой отец был арестован прямо на заседании сената? — мрачно спросил Максимиан.

— Да, — кивнул Корнелий и неуверенно добавил: — Я даже слышал о тех обвинениях, которые против него выдвинуты. Надеюсь, что всё это окажется вздором и он будет освобождён...

— О нет, даже если это окажется вздором, его уже не освободят, — покачал головой Максимиан. — Он сам это понимает и сумел прислать мне из тюрьмы записку, в которой советует приготовиться к самому худшему и говорит о том, что сам уже мысленно готов ко всему.

— Но почему, почему?

— «Море зла нахлынуло!» [42]. Видимо, из-за своего резкого характера и неосторожных высказываний он сумел навлечь на себя гнев короля.

— Так бывало и раньше, но никого за это не казнили!

— Видимо, что-то изменилось...

— А как же твоя свадьба?

— Вот об этом-то я и хотел с тобой посоветоваться, — вздохнул Максимиан. — Понимаешь, если король всё же решит не отказываться от своего слова, то я вынужден буду жениться на Амалаберге, поскольку это единственное, что можно сделать, чтобы спасти моего отца! Мысленно я уже примирился с этим и, когда ты меня окликнул, как раз обдумывал, как сообщить об этом Беатрисе, но...

— Но теперь она сама на это не согласится! — неожиданно воскликнул Корнелий.

— Кто? Беатриса? — недоумённо спросил Максимиан.

— При чём тут Беатриса? Амалаберга! Я хочу сказать, что теперь она не согласится выйти за тебя замуж.

— Почему ты в этом так уверен?

— Да потому, что сегодня она стала моей любовницей и теперь я имею над ней такую власть, что на следующее свидание мы даже можем отправиться вместе! — хвастливо заявил Корнелий.

Максимиан удивлённо посмотрел на друга и вдруг почувствовал резкий укол ревности.

— Ты стал возлюбленным Амалаберги?

— О да, и не только возлюбленным, но и её господином. — Виринал не удержался и подробно рассказал слегка побледневшему Максимиану о том, что произошло несколько часов назад на загородной вилле. — Так что ты скажешь о моём предложении в следующий раз овладеть ею вдвоём? — в заключение своего рассказа спросил он.

Максимиан был взволнован и не сразу нашёлся с ответом. Уж слишком соблазнительно-порочным было видение Амалаберги, отдающейся им обоим так же, как это когда-то делала Феодора.

— Не знаю... — наконец пробормотал он, чувствуя и зависть к своему удачливому другу, и злость по отношению к этой надменной твари, которая однажды чуть было не убила его в угоду своей гордости, а в итоге оказалась такой же развратной, как и все женщины. — Не знаю... Но подожди, я ещё не сказал тебе о том письме, которое сегодня получил из Равенны от первого министра. Он советует мне на время скрыться и подождать, пока пройдёт намеченный день свадьбы, уверяя, что впоследствии сумеет смягчить гнев короля.

— Прекрасный совет, которому надо непременно последовать! — неожиданно раздался уверенный голос, и оба приятеля вздрогнули от неожиданности. Они так увлеклись своей беседой, что не обратили внимания на высокого статного человека в белой тоге, который остановился неподалёку и уже некоторое время внимательно прислушивался к их взволнованным голосам.

— Кассиодор! — пробормотал Максимиан, а Корнелий лишь изумлённо передёрнул плечами.

— Да, мой юный друг, — заговорил Кассиодор, подходя к ним вплотную, — случайно получилось так, что я подслушал ваш разговор, прошу вашей снисходительности, и теперь вынужден повторить ещё раз: непременно последуй совету благородного Боэция!

— Значит, мне надо скрыться из города и не являться на собственную свадьбу?

— Именно так, тем более что благодаря твоему другу, — Кассиодор улыбнулся и взглянул на Виринала, — сама невеста будет этому только рада.

— Но мой отец?

— У твоего отца есть могучие заступники — принцепс сената и magister officiorum, который прибудет в Верону со дня на день, так что они сами постараются сделать всё возможное, чтобы отвести от него обвинения. А если ты останешься в городе, но заявишь о своём нежелании жениться, то этим самым только вызовешь приступ гнева короля.

Кассиодор говорил так просто и серьёзно, что Максимиан поневоле начинал ему верить. Не зная, что делать, он вопросительно взглянул на Корнелия, который молча кивнул, явно соглашаясь с начальником королевской канцелярии.

— Хорошо, пожалуй, я последую твоему совету, — медленно произнёс Максимиан. — Но лишь после того, как увижусь с первым министром.

— Передавай ему мои уверения в самом глубоком почтении, — невозмутимо сказал Кассиодор и, кивнув обоим молодым людям, неторопливо последовал дальше, сопровождаемый на некотором отдалении двумя вооружёнными рабами — привилегия, которой удостаивались очень немногие знатные римляне. «Забавно, — подумал он, чувствуя, что оба друга пристально глядят ему вслед, — но что бы сказал милейший Тригвилла, узнав о похождениях своей дочери? Право же, сама судьба благоприятствует моим целям... Ну а то, что мне придётся жениться на возлюбленной этого щенка Виринала... Что ж, отнесёмся к этому с философским спокойствием и спишем всё на неисправимую порочность женской натуры!»

— Ты обратил внимание на то, как странно он держит руки? — спросил Боэций своего тестя Симмаха, воспользовавшись небольшой суматохой перед началом совместного заседания сената и суда священного консистория, когда присутствующие рассаживались по своим местам, ожидая прибытия короля.

— О да! — тяжело вздохнул Симмах, бросая соболезнующий взгляд туда, где в окружении готской стражи одиноко томился бледный изнурённый Альбин. — Они, наверное, пытали его калёным железом или вздёргивали на дыбу.

— Нет! — вздрогнул первый министр. — Я не верю, король бы этого не допустил, ведь он считает себя христианином!

— А остаётся варваром. Впрочем, если они прибегли к пыткам, то это верный признак того, что у них не хватает доказательств и они пытаются восполнить эту нехватку признаниями самого обвиняемого, — рассудительным тоном заметил принцепс сената. — Поэтому будем внимательны, Северин Аниций, будем внимательны!

Они разошлись по своим местам, поскольку Теодорих, сопровождаемый небольшой свитой, в которой выделялся гигант Конигаст, уже входил в зал через широко распахнутые двери нижнего яруса, украшенные огромными бронзовыми ручками в виде львиных лап. Всего в зале имелось три больших яруса, устроенных полукругом, почти как в здании театра. Только внизу вместо сцены находился небольшой подиум для курульного кресла [43]принцепса сената. Каждый из ярусов заполняли складные стулья, на которых восседали сенаторы, причём те из них, которым дозволялось выступать благодаря большому стажу или занимаемой должности, сидели в нижнем ярусе по обе стороны от подиума; средний ярус принадлежал священникам, а верхний отводился для тех, кто имел только одно право — принимать участие в голосовании.