Олег Суворов - Закат империи

Последние слова были произнесены столь угрожающе, что, когда, выходя из дома, Симмах увидел приближающегося к нему Конигаста, которого сопровождали четыре вооружённых готских воина, то совсем не удивился зловещей улыбке начальника королевской стражи.

— Ты арестован, старик...

Прежде чем вернуться к Амалаберге, обед с которой был прерван появлением Симмаха, Кассиодор несколько раз прошёлся по атрию, стараясь успокоиться и привести свои мысли в порядок. Нет, всё-таки эти представители старинных патрицианских родов неисправимы и неудержимы. Застыв в своих дремучих представлениях о честности и благородстве, они не способны реально оценить новую ситуацию, чтобы вести себя в соответствии с ней, а не так, словно бы взяв за образец одного из многочисленных героев тысячелетней римской истории. Поэтому они и выглядят такими трагичными и... жалкими, хотя и пытаются сохранять остатки величия. Смешон старый щёголь, рядящийся в одежды своей молодости и воображающий себя всё таким же неотразимым, но разве не смешон человек, ведущий себя в соответствии со старыми идеалами, когда уже наступила новая эпоха? «Теmроrа mutantur [55]...», и мы должны меняться вместе с ними!

Один вопрос — есть ли пределы для таких изменений? Существует ли нечто такое, чем нельзя поступаться ни при каких переменах? Сам Кассиодор убеждал себя в том, что нет ничего вечного и даже представления о добре и справедливости различны не только во времени, но и в пространстве. Спартанцы считали воровство доблестью, афиняне — преступлением, язычники поклоняются многим богам, для христиан это грех. Любой принцип — это застывший утёс в море непрестанно меняющегося бытия, и те, что толпятся на этом утёсе, не решаясь пуститься в открытое плавание, неизбежно погибнут от собственной консервативности. Принципы губят, но спасает ум, способный пренебречь этими принципами! Так почему же этот старый догматик лишил его душевного спокойствия? Что за таинственная сила исходила из его убеждённости?

Кассиодор задумчиво прошёл в триклиний, где его ждала Амалаберга, неприятно поразив магистра оффиций таким же суровым и строгим выражением своего бледного лица, какое он только что видел у Симмаха. И что это за странная болезнь — непреклонность?

— Извини, что мне пришлось оставить тебя одну, — ласково произнёс он. — Но существуют дела, ради которых приходится отвлекаться даже от самых прекрасных мгновений.

Она ничего не ответила и даже не кивнула в знак того, что расслышала его извинения. Кассиодор пожал плечами, подошёл к столу и, наливая себе вина, случайно заглянул в чашу Амалаберги. К ней явно не прикасались, поскольку она была полна до краёв.

— Тебя не радует предстоящая свадьба? — спросил он, подсаживаясь поближе и стараясь понять выражение её глаз.

— Нет, — самым равнодушным тоном ответила Амалаберга, а Кассиодор мысленно выругался. Если не хочешь получать неприятных ответов, то не надо задавать бессмысленных вопросов!

— Неужели у тебя нет никаких желаний, которые я мог бы выполнить? — Он попытался было поцеловать её в плотно сомкнутые губы, но она уклонилась лёгким движением головы. Однако через какое-то мгновение Амалаберга уже вскинула глаза на своего жениха.

— Есть.

— Тогда говори, и я клянусь тебе всеми святыми, что оно будет немедленно исполнено!

— Позови сюда раба по имени Кирп.

Меньше всего он ожидал подобной просьбы, а потому в первый момент даже растерялся.

— Зачем?

— Я этого хочу, — медленно и чётко произнесла Амалаберга и посмотрела ему прямо в глаза. — Сделай мне свадебный подарок — подари этого раба.

Кассиодор всё ещё не мог понять её взгляда, поэтому после небольшого раздумья пожал плечами и крикнул раба-домоправителя. И только потом ему вдруг пришла в голову запоздалая мысль: «А откуда она вообще знает о существовании сирийца? Неужели...»

Явившийся Кирп явно не ожидал увидеть Амалабергу, это было написано в его испуганном взгляде и поклоне, который он отвесил Кассиодору.

— Ты звал меня, господин?

— Тебя звала я, — вдруг резко и надменно произнесла Амалаберга и поднялась с места.

Кассиодор промолчал, переводя заинтересованный взгляд с сумрачно-прекрасного лица своей невесты на испуганное лицо Кирпа.

— Подойди сюда, — повелительным тоном приказала она.

Сириец умоляюще взглянул на магистра оффиций, но, так и не дождавшись ответа на свой взгляд, сделал несколько нерешительных шагов. Амалаберга медленно взяла со стола свою чашу с вином и протянула её рабу.

— Я хочу, чтобы ты выпил за здоровье своего господина и пожелал ему удачной женитьбы.

Кирп задрожал так, что расплескал вино, брызгая на мраморный пол и собственный хитон.

— О, господин!.. — только и сказал он плачущим тоном и попытался встать на колени.

Кассиодор продолжал молчать. Неужели она успела отравить это вино, пока он беседовал с Симмахом? Так вот, значит, какую женщину он решил взять себе в жёны!

— Пей, собака! — гневно сказала Амалаберга, устремив пристальный взгляд на сирийца. — Пей, не то... — Она не закончила своей угрозы, а просто продолжала с таким поразительным выражением смотреть на Кирпа, что он, не в силах противостоять этому напору, стал медленно подносить чашу к губам.

И всё же в последний момент ему удалось совладать с собой и, сделав намеренно неловкое движение, он выронил чашу, забрызгав вином всё вокруг, в том числе и подол роскошной тёмно-бордовой столы Амалаберги. Она презрительно улыбнулась, собственноручно взяла со стола другую чашу, медленно наполнила её вином и снова протянула Кирпу. И вновь повторилась всё та же зловещая сцена, при полном молчании её участников. Сириец, дрожа и бросая умоляющие взгляды на Кассиодора, нерешительно поднёс чашу к губам и в итоге вновь выронил её из рук.

— А, так ты не хочешь пить за здоровье своего господина? — каким-то отчётливо безжизненным тоном произнесла Амалаберга. — Так знай, что он подарил тебя мне. Сейчас я прикажу рабам вывести тебя во двор и запороть до смерти. Тебя будут бить долго, так что сначала кожа покроется рубцами, побагровеет и лишь потом лопнет и польётся кровь. Ты потеряешь сознание от боли, но тебя откачают и продолжат пороть. К тому времени кожа уже превратится в лохмотья и начнёт рваться мясо... Бичи намокнут от крови, но их сменят и возьмут новые. Прежде чем умереть, ты ещё успеешь почувствовать, как один из ударов переломит тебе позвоночник... Ты будешь пить?

— Да! — отчаянно закричал Кирп. — Да!

— Прекрасно! — кивнула Амалаберга.

И вновь уже третья чаша оказалась в руках Кирпа. Посерев от страха, мелко дрожа и лязгая зубами, он поднёс её ко рту и медленно выпил. Прошло несколько секунд — и вдруг он выпучил глаза, схватился за сердце и, судорожно дёргая кадыком так, словно ему не хватало воздуха, тяжело рухнул навзничь, разбив затылок о мраморный пол.