Олег Суворов - Закат империи

Это была ложь, хотя если бы Амалаберга высказала такое желание, Кассиодор ни минуты бы не колебался, прежде чем отдать подобное приказание. Однако она в этот момент подумала совсем о другом.

— Но живы те, по чьему приказу это было сделано!

— Значит, ты, подслушав наш разговор с твоим отцом, хочешь погубить нас обоих? Его — отравить на нашем свадебном пиру? А меня заколоть кинжалом в супружеской спальне? Ну, ответь же наконец внятно: ты этого хочешь, да?

Если бы в этот момент кто-то ещё, кроме Амалаберги, увидел магистра оффиций, то был бы весьма поражён его искренней взволнованностью, покрасневшим лицом и дрожащим голосом. Куда девался надменный придворный, который даже в присутствии короля ухитрялся иметь самый непринуждённый вид!

— Нет, — вдруг ответила Амалаберга, неподвижно сидевшая в кресле перед яростно прохаживавшимся Кассиодором. — Теперь я этого уже не хочу...

— Чего же ты хочешь?

— Ни-че-го...

— Такого не может быть! Пока мы живём — мы желаем. Прошу тебя, выскажи мне хотя бы одно, пусть даже самое невозможное желание!

И тут она с таким невероятно спокойным выражением взглянула на него, что прежде, чем он услышал её ответ и схватился за голову, он уже и сам прочитал желание Амалаберги в её прекрасных глазах:

— Умереть...

Никогда раньше Кассиодор не думал, что способен испытывать подобные чувства и совершать подобные поступки — он упал перед ней на колени и поднёс её руку к губам. Амалаберга вырвала у него руку и встала, причём сделала и то, и другое с полнейшим равнодушием, но так непреклонно, что он не посмел её удерживать. Стыдясь своей слабости, магистр оффиций тоже встал, отвернулся от готской принцессы и снова зашагал по атрию, смотря себе под ноги и яростно стискивая руки. Всю жизнь он умело добивался своих целей — и вот первый раз натолкнулся на то, что был не в силах преодолеть! И кто бы сказал ему, что этой непреодолимой вещью на свете окажется женское настроение! Не далее чем завтра в присутствии самого Теодориха должна была состояться их свадьба, и вот его невеста ведёт себя с ним бездушнее, чем труп. Ни разу за всё время их разговора в голосе или глазах Амалаберги не промелькнуло чего-то такого, тёплого и человеческого, что позволяло бы ему питать хотя бы самые ничтожные надежды. И теперь Кассиодор, коварный и хитроумный политик и самый влиятельный министр своего короля, бесился от сознания собственной беспомощности перед равнодушием в глазах этой непреклонной любовницы погибшего римского мальчишки. Что было причиной его волнений? Любовь? Упрямство? Уязвлённое самолюбие? Или то самое свойство характера, о котором он говорил Феодоре, — способность пылать от холода и холодеть от жара? Сейчас он не знал этого, да и трудно разобраться в своих чувствах, когда глаза заволакивает пелена страсти, а зубы стискивает ярость бессилия.

Чего он хотел от Амалаберги? Признания в любви, ласки, покорности? Но всего этого надо было добиваться, и добиваться собственной любовью и лаской. А он же всего лишь получил разрешение на брак с ней у её отца и готского короля... Все эти размышления не успокаивали Кассиодора, и он продолжал взволнованно вышагивать по залу, боясь смотреть в сторону Амалаберги. А она молчала и тоже не смотрела в его сторону, и когда он заметил это, бросив взгляд исподлобья, то снова не выдержал и яростно подбежал к ней.

— Всё уже кончено, понимаешь ты, кончено! — завопил он, удивляясь про себя тому, что кто-то может не понимать столь очевидных вещей: прошлого не воротишь и никого не воскресишь, а потому и нечего об этом жалеть!

— Да, — словно угадав его мысли, вдруг ответила Амалаберга, — но и прощать ничего нельзя!

— Так убей же меня, ибо я позаботился о смерти этого римского юноши! Убей меня... или прости! Ведь я сделал это потому, что хотел стать твоим мужем!

Кассиодор окончательно потерял самообладание и, подскочив к девушке, с силой схватил её за плечи и повернул к себе. Сначала он хотел просто поцеловать её плотно стиснутые губы, но, заметив выражение её глаз, мгновенно отпустил.

— Ты станешь им., прямо сейчас... Хочешь этого?

Меньше всего он ожидал подобного вопроса, поэтому попытался снова поймать выражение её глаз и, когда ему это не удалось, растерянно кивнул.

— Что... ты имеешь в виду?

— Проводи меня в свою спальню.

И вот только теперь она посмотрела ему прямо в глаза и протянула руку, на которой блестело золотое кольцо со скорпионом. Словно зачарованный этим взглядом, он медленно подошёл к ней и уже хотел было коснуться протянутой руки, как вдруг услышал какой-то шум. Лишь потом, спустя какое-то время, Кассиодор понял, что его жизнь спас неожиданный гонец, который, задыхаясь, вбежал в зал, преследуемый разъярённым номенклатором, и, с ходу упав на колени, завопил, протягивая свиток:

— Прости, господин, но мне наказывали доставить это тебе как можно скорее!

— Кто? — машинально спросил Кассиодор, протягивая руку за свитком.

— Королевский референдарий Киприан, который сейчас находится в Тичине.

«Боэций!» — мелькнуло в сознании Кассиодора, и он растерянно обернулся в сторону Амалаберги Опустив руку и понурив голову, она пошла, но пошла не к выходу, а в сторону внутренних покоев его веронского дворца. Двигалась она столь странно, а руки держала так, словно вот-вот могла упасть и хотела за что-нибудь уцепиться чтобы удержаться на ногах. Магистр оффиций двинулся было за ней, но услышал умоляющий возглас гонца и, оставаясь на ногах, распечатал письмо.

Амалаберга прошла в спальню, усмехнулась, отметив, как её приготовили к первой брачной ночи, и, не раздеваясь, легла на постель Невыносимое отвращение к жизни давило ей грудь, а полная апатия душила всякие желания, даже желание мстить. Она задумчиво поднесла руку к лицу и посмотрела на своё кольцо. Несколько минут назад она незаметно повернула головку скорпиона таким образом, чтобы он выставил наружу своё крохотное, но смертельное жало, в котором содержался мгновенный яд. Кассиодора спасло чудо... Теперь ей было уже всё равно. Что даст ей смерть этого человека? Чего она вообще ждёт? Всё было кончено ещё там, на арене, когда она упала в обморок при виде отрубленной головы Виринала. Когда её привели в чувство, первым же образом, возникшим в её сознании, был образ обезглавленного трупа возлюбленного. Амалаберга тогда же решила уйти из жизни. И лишь одна жажда мести удержала её в тот момент от такого шага. Кассиодор... Неужели этот человек, говоря о своей любви, унижаясь и вставая перед ней на колени, не понимал, насколько же он омерзителен?

Лучшей местью ему будет не смерть, а лишение всех надежд. Он так ждёт завтрашней свадьбы! Амалаберга тяжело вздохнула и с силой разорвала свою столу, обнажив левую грудь. Какое-то время она задумчиво любовалась её идеальной формой, обводя тонкими пальцами вокруг крупного алого соска. Корнелий хотел сделать себе чашу, которая бы полностью соответствовала форме её груди... При этой мысли глаза Амалаберги наполнились слезами. Как мало она успела в этой жизни, как мало увидела и испытала, а ведь ей всего двадцать лет! Заплакав, она прикрыла веки, чувствуя, как горячие слёзы медленно омывают её щёки. Она вдруг представила себе, как обнажённый Корнелий наклоняется над ней и нежно целует в губы, и, стараясь подольше удержать в памяти вкус его уверенного поцелуя, подняла руку с кольцом и уколола себя в обнажённую грудь.