Александр Кутыков - Берега светлых людей

Карл лежал на боку на красном, атласном матрасе, теребил кисточки на нём и наслаждался сластями — засахаренными орешками, цукатами, пастилой. Увидев насупленного хозяина, сел, рукой предложил место рядом с собой, на языке города поздоровался. Но Лай, склонившись над варваром, попросил отвести его к семье. Карл, как никто из присутствующих прекрасно понимая чувства главы дома, быстро встал и самолично отправился провожать достопочтенного сенатора.

Выйдя из столовой. Лай спросил, надолго ли в гости, предложил очень хорошо заплатить за уход из его дворца, вызвался даже без промедления подыскать героям достойное прибежище с большими термами, с множеством обходительных чаровниц. Карл ничего не ответил, следом за сенатором входя в залу женской половины дома.

Петроний обнял жену, уселся рядом с ней на трон. Дочери подбежали к родителям и, пряча лица, облепили ноги ещё недавно всемогущих предков. Две младшие дочурки подросткового возраста, когда телеса только начинают обретать девические формы, через ладошки поглядывали на Карла. На других варваров, стоявших поодаль, внимания не обращали — при них-то можно было говорить о чём угодно, а этот — их командир и настоящий северный красавец — латынь понимал. Карл никуда уходить не собирался — будто чего-то ждал от каждого члена собравшейся вместе семейки.

Глава дома, скрывая истинные чувства и желания, стал расспрашивать домочадцев о простых вещах. У жены спросил, были ли каменщики, заменили ли блоки дворца со стороны сада. Жена с головой, перевязанной мокрым полотенцем, вздохнув, ответствовала, что нынче никто никаких работ не производит — все предпочитают оставаться дома. Посетовала, что городская жизнь теперь не скоро придёт в норму. Петроний не поддакивал, не отрицал. Без паузы поинтересовался, где лучше разместить гостей, выделив слово «временно». Жена всхлипнула и тихо пустила слезу.

Всё походило на обычную житейскую сценку чем-то озабоченной семьи. Напряжённые недомолвки, расспросы о пустяках, писклявые вопросы девиц и паузы, верно, подразумевали, что посторонние в семейной беседе не нужны. Карл о том, конечно же, догадался, но не уходил — стоял и смотрел на них.

— Чем занимается ваш сын? — наконец спросил главный варвар.

Мать, безошибочно определив в Карле хорошего человека, всё же отметила в вопросе неприятное ей пристрастие. Сын, понуро замерший за троном, бросил на Карла недоверчивый, растерянный взор.

— Он служит мне, капитан, — ласково отстраняя супругу, с достоинством произнёс Петроний. Он назвал командира пришельцев «капитаном» — от древнелатинского «капут», означавшего «голова»; отсюда и главный холм Рима величали Капитолийским. — Он пишет стихи, был на войне в Британии, — чуть задирая нос, доносил гордый римлянин, впрочем, судя по использованному словцу, не чуждый заискивания.

Гот из его объяснений понял лишь то, что симпатичный, женственный юноша где-то воевал. Разумеется, о стихах Карл совершенно не имел представления.

— С кем же ты воевал?

— С дикарями, — быстро доложил сынок и... осёкся.

— И как — успешно?

— Мы отрезали им всем носы и привязали к колам вдоль дороги! — стараясь показаться истинным воином, произнёс юнец, не заметивший в интонации Карла раздражения. Родителям хотелось подать наивному сыну знак...

Карл, вникая в смысл фразы, без паузы обойтись уже не смог. Представив мысленно нарисованную молодым Лаем картину, поморщился, хмыкнул, взглянул на дам и на мужчин. А отец и сын, углядев замешательство варвара, откровенно стали пялиться на него. Их чёрные глаза были наглы, внимательны; победный блеск озарил лица. Матушка с дочерьми тоже с неподдельным интересом наблюдали мгновение чистосердечного смущения Карла.

«Отрезали носы и всех привязали к кольям...» — вот что покоробило дикаря.

«Ай да Сциан! Молодец!..» — Вся семейка чуть развернулась и наслаждалась человеческой слабиной гостя, который только что вёл себя так уверенно...

Тишину оборвала матушка.

— Этот солдат очень мил! Его все слушаются... Имя ваше, кажется, Карл?

— Я с детства в разведке и на войне, но за всю свою жизнь не отрезал ни одного носа!

Слишком быстро оправился варвар и некстати — неприятное положение семьи возобновилось... Как омерзительны эти лесные дикари — с их твёрдыми лбами, упрямством, змеиными и лисьими лицами!..

— Рим должны уважать все! — вновь попытался покрасоваться в глазах отца и матери Сциан. Но Карл оттого и наблюдал так пристально, чтобы выяснить для себя, как говорить с этим миром.

— Я всегда Рим уважал — за эти дома, о коих слышал не единожды, за ум, за оружие... Но я никого не уважаю за жестокость! — проговорил медленно гот.

Матушка с удовлетворением и немалой симпатией к непосредственному человеку отметила, что у гостей расправы не в чести. Она поторопилась успокоиться: Карл уродился таковым, что проигравшим не собирался быть и после смерти... Обнажив меч размером от груди до пола, он предложил:

— Давай с тобой, храбрый воитель, устроим поединок! Проигравший — будь он мёртвый или живой — лишится носа.

Отец, за эти полдня ещё не привыкший к столь дерзким выходкам, воспылал очами, приподнял плечи и перестал дышать. Матушка заморгала светлыми глазками, усиленно соображая, как бы всё исправить, вернуть, переговорить, заставить не горячиться. Девицы, повидавшие многих воинов, в какой-то миг узрев в северянине милого, смущающегося человека, теперь вновь почувствовали неприязнь к нему — красивому злодею. Сын — когда-то нечаянный воин Рима, чуть качаясь, с нетерпением ждал слова от матери или отца. Сенатор начал было что-то предлагать, но Карл выжидал именно этого момента и осёк его:

— Если я велик для тебя, славный римский победитель, то выбери сам из всех моих людей, с кем ты будешь биться. Но на кону всё так же будет нос... У меня в отряде есть две женщины... — Карл сделал шаг к хозяйке и, не сводя с неё глаз, досказал сынку: — Не желаешь ли отрезать женский носик?

Сциан волком смотрел на щёку и уста Карла.

Гот был доволен. Не сиюминутным триумфом своим — просто он понял то, что ему надлежало знать о Риме и людях его. В отличие от кадровых воинов Севера — о большеглазых, суетных и внимательных к слабостям других людях, ступающих какими-то странными, убористыми шажками. Это другой, совершенно другой народ! «Как можно кушать, когда вокруг одни тюфяки и ложи? А на подставках, какие зачем-то всучили нам, всё ездит, ползёт, плескается?..»

— Зачем вам мой сын? Он не способен к войне. Его оттуда вернули благодаря связям Петрония... Над нами бы посмеялись, не будь мой муж сенатором. Он готовит ему другую карьеру — тихую, — подойдя вплотную к Карлу, призналась хозяйка.