Александр Кутыков - Берега светлых людей

В центре торговой площади на возвышении видны были две курчавые головы — Севера и Юлии Домны, его жены. Сыновей их — Каракаллы и Геты — рядом не было. Невзирая на собравшуюся публику, это был праздник Севера. Его одного...

Перед самой целью, увлечённые спешащим потоком Бореас и Лана, усмотрев, как они обе не похожи на всё и вся здесь, поспешили отодвинуться в сторонку — чтобы, не привлекая ничьего внимания, всё рассмотреть из скрытного местечка. Глазастые, сверх меры внимательные римляне на сборище, где уже не было простых прохожих, вперились на нарушивших-де субординацию представительниц слабой половины мира. Казалось, в этой куче-мале каждый имеет своё положение...

Люди в белом, в крылатых сандалиях — вышагивали гусаками. На амазонок — в национальной боевой униформе и с фрагментами доспехов, чью принадлежность довольно трудно было понять, с допотопными мечами и ножами на поясах — они оборачивались. Даже отвлекались от пересказчиков, доносивших хвалебные тирады далёких ораторов, и беззастенчиво разглядывали пристальными взорами, а потом демонстративными позами осуждали.

Зеваки, идущие к сугубо мужскому собранию, шипели воительницам вослед укоряюще.

Две подруги, противостоя враждебной массе, жёстко выставив плечи и локти, ринулись в бок общему движению. Римляне — приходившие или наликовавшиеся вдоволь в грандиозном хоре и уходившие — громко и едко бранили женщин. Называли русачек грязнулями, неряхами, Барбарами. Не нужно было никакого переводчика, чтобы понять: властные в общественном месте мужчины гонят невоспитанных воительниц...

Недовольные, угрожающие взгляды Бореас и Ланы, как реакция на то гонение, на ревущие выкрики и на зацепки, — римлянами воспринимались свидетельством ненормальности чужачек. Стушевавшимся, гонимым женщинам уже более ничего не желалось в грубом, себялюбивом и крикливом столпотворении, кое непонятно отчего вдруг посчитало не тупящих взоры прекрасных, светлооких див персонами, на сем торжестве неуместными... Нехорошее впечатление осталось бы у бедняг, если б городская сущность вся состояла из этой неуступчивой к слабости толпы.

Когда-то воинственные предки сих людей разнесли славу и доблесть Рима во все уголки ойкумены. Когда-то прадеды-строители возвели величественные здания и коммуникации для своих так полюбивших позже комфорт потомков. И пока мудрейшие хранители великого искали возможность для продолжения политики присоединения и созидания, народ римский менялся. И хранители те оказались перед искажённой и незаметной в повседневности миграцией вознёсшихся над миром кукушат из порушенных собственных гнёзд...

Поджав тонкие губы, женщины-парии брели к сияющим багряным заревом красотам. Долгое время молчали. Дома с раскалёнными крышами уже не занимали их взоры, восторг от вида сего града истаял под палящим солнцем. Только узенькие переулки, прожилинами пересекавшие испепелённые лучами главные улицы, хранили на своей брусчатке подобие свежести и вселяли надежду на призрачное отдохновение в бесконечно растревоженные души колоссального Рима...

Бореас и Лана чуть успокоились. Тому способствовало появление на улицах людей скромных — занятых трудом и мыслями. Объявились и женщины — в серых и каштановых накидках, с кувшинами, вазами, сумами, плетёнками для фруктов. Амазонки зорко вглядывались в их лица, пытались для себя уяснить, что они делают в этом городе, как живут, чем дышат.

Римлянки — те, что подмечали внимание к себе, — сверкали очами, а в уголках их губ появлялось подобие улыбок. Бореас и Лана в который раз осмотрели друг дружку и догадались о причине их ухмылок: с мечами здесь — да и то с короткими — расхаживали исключительно мужчины в белых тогах — отдыхавшие легионеры-воины и преторианцы. Эти-то последние и повстречались таврическим воительницам возле пропахшего конским духом почтового двора.

— Город большой, а никто не ездит по нему на лошадях! Только носилки таскают... — успела перед встречей с имперскими гвардейцами высказать удивление Лана.

Напористые, крепкие воины, размахивавшие снятыми с кучерявых голов шлемами, завидев дикарок, окружили их и громко заговорили на непонятной иноземкам латыни.

— Рыжие — как хвост кобылы, которая была у меня в Иберии...

— У твоей кобылы лишь одно достоинство и имелось — ела плохо! Оттого и сдохла, ха-ха-ха!

Смешок шутника был поддержан нарочито громко. Амазонки угрожающе потянулись к мечам. Римляне соблюли дистанцию.

— Что ж, коль Север вас привёл из-за Борея — будьте вольны в своих похождениях. Пока! — низко кланялся и отступал, предлагая дорогу, симпатичный, словно девица смуглявый, преторианец.

— Как они в походах не носят и не рожают? — задал кто-то всем непростой вопрос.

Женщины, прижавшись друг к другу, вышли из кольца, ничего не понимая.

— Как только Север позабудет о вас, иное облачение получите!

— И мечи, и ножи, так и быть, будут при вас — для большего нашего удовольствия. Только выплетать их будете из цветочков!

— А можно и наши мечи навесить на них — прямо на нагие тела! Ах! Ах! — веселились, хлопали в ладоши и гнали чужеземок прочь развязные гвардейцы, продолжая язвить издали и не думая утихать.

Услыхав несколько раз имя «Север», Бореас и Лана поняли, что величие человека, приведшего их сюда, распространяется и на них. Пока слышался шум площади, гуляки не смели и пальцем до них дотронуться. Ощутив невидимое, но действенное покровительство, северянки воспряли духом и, дотошно исследуя достопримечательности и прохожих, зашагали намного бодрей. Даже мысль о переоблачении в коренных горожанок перестала занимать их. Наоборот — так, как есть, видимо, безопасней.

В ряду меняльных лавок, тоже в сей час обезлюдевшем, встретили мужчину и женщину, нёсшую в амфоре с узким горлышком горное масло. Мужчина её ругал — должно, за то, что надо было отнести треклятый сосуд уже давным-давно. Он хотел поправить пробку, чтобы масло не сочилось, а она уворачивалась от его рук вместе с тяжёлым вместилищем ценного продукта... Они были так заняты собой и делом своим невероятно важным, что и глаз не повернули в сторону осмелевших гостий.

Когда оживавшие улочки показали занятость свою многочисленными делами, участницы триумфальных легионов, привыкая к своей неприметности, принялись снова и снова любоваться корпусами базилик, храмов, театров, портиков, даже складов. Не опуская голов, прошли вдоль арочного моста. Потом, осмотревшись, обнаружили перед собой бурого цвета кварталы многоэтажных домов-инсул и поворотили назад. Не позарились ни на полукружье рынка Траяна, ни на храмину какой-то невзрачного вида школы...

Незаметно для себя сместившись на самую середину улицы и зашлёпав подошвами сапожек по глянцу затяжного спуска, молодые женщины подошли к стене, загородившей солнце... Хорошо! Постояли, отдышались...