Сергей Удот - Морской наёмник

— Одну деваху полмили гнали по полю и всё ж таки настигли — по звуку шагов. Ей бы, дурной, остановиться, затаиться, да от страха совсем головы лишилась. А может, и это бы ей не помогло. Дыхалку она, бегаючи, сбила напрочь: нашли бы по вдохам и выдохам. Знал я одного такого слухача, с пустыми глазницами, естественно. Так вот он в погребе или на сеновале мышей на слух ловил! Птичка под застреху на чердак залетит — и ей каюк. Куда там кошке любой! Раз и она уже растёрта в труху в кулаке — даже пискнуть не успевает.

— И на черта они ему сдались? — со смешком перебил кто-то.

Проль, сразу не ответив, оценивающе бросил взгляд на мрачного ландскнехта, сидевшего напротив: чавкающего баранью лопатку, явно случайно затесавшегося в их компанию и слушающего вполуха.

— Он их жрал. Живьём. — Чётко, громко, с расстановкой, казалось, для одного только этого солдата, произнёс Проль и добавил скороговоркой, пыряя под стол: — С кишками, шкурой, хвостом и всем дерьмом.

Мощный фонтан рвоты ударил в то место, где он только что сидел. Громко и злобно заорал солдат, стоявший за Пролем и принявший всё на себя. Виновника уже волтузили головой о его миску, а когда та обратилась в черепки, то и прямо об стол, как нашкодившего котёнка.

— Вышвырните эту неженку вон, только сильно больше не бейте по голове, а то и гадить начнёт где попало, — появившийся из-под стола, ровно чёртик из табакерки, Проль стал невозмутимо вытирать запачканные руки шляпой виновника проишествия, затем, не глядя, передал её назад. — На, утрись, да не забудь имущество хозяину вернуть.

— Я счас сам полную шляпу в отместку нарыгаю да ему на голову нахлобучу! — заорал клокочущий от возмущения солдат в залитом кафтане.

— Переменить бы стол надобно.

— Ты думаешь, в этой забегаловке найдётся что почище?

— И стол надо менять, и тему разговора тож, — заворчал Ганс. — Ты ж вроде про сладенькое начал: как нищие деваху оприходовали по кругу. А закончил про такое, что внутренности выворачивает.

— Давай, давай про девку! Завалили её в конце концов?

— А скажи, как они без глаз да попали куда надобно? — прогнусавил какой-то безусый прыщеватый чужой юнец, привлечённый разговором.

Глупейший вопрос сей вызвал дружный похабный гогот.

— Четверть от пупа меряй, молокосос. И никогда не ошибёшься — попадёшь прямо туды, куды тебе надобно! — заорал добрый десяток глоток.

— Свечку с собой прихватывай, когда к срамным девкам топаешь!

— Свечка тебе и другую службу сослужит, если обессилишь ненароком!

— Да смотри, свечку перед этим загаси, а то оставишь любезную без руна!

И много ещё чего порекомендовали столь некстати встрявшему сопляку, так что он, вконец стушевавшись, покраснел, явно готовясь зареветь. И вдруг рванул что есть мочи прочь из пивной — от стыда подальше. Кто-то не растерялся, вовремя подставил ножку, и окончательно ему убраться пришлось на карачках, под дружный смех и улюлюканье.

— Встречаются же такие олухи! — Михелю даже слёзы, выступившие от смеха, пришлось смахивать.

А народ не унимался:

— Он ведь помчался пробовать, как оно получится!

— Эй, пальцы-то поширьше расставляй!

— Глаза себе не забудь завязать для верности!

— Слепого в поводыри возьми — он тебе лихо покажет: и направит, и вставит! За тебя!

Тотчас, под горячую руку, посыпались байки. О том, как слепой и одноглазый ходили по бабам через густой, сучковатый лес. Про слугу, который неправильно освещал ложе любовных утех своего господина: так, что им пришлось в конце концов поменяться местами. И прочие шванки [91] Шванки — жанр средневекового немецкого народного короткого сатирического рассказа (анекдота), зачастую непристойного содержания. — перлы народного остроумия, старые как мир, но солдаты, в том числе и сами рассказчики, ржали, будто впервой слышали. Однако все почтительно смолкли, когда рот снова открыл Проль:

— Я, кстати, той девкой тож попользовался. Вклинился вне очереди — и по-быстрому. Ей уже всё едино было, а эти как-то проморгали, — Проль сам же первый оценил свою шутку. — Вы бы видели их дубовые рожи, когда они начали соображать да подсчитывать: был ли десятый, не было ль его?! И такой вдруг, поверите, их страх обуял суеверный, что кинулись эти несчастные бежать кто куда, насилу потом собрались в кучу.

— Уж конечно, их же вечная тьма окружает, а во тьме всегда полно чудовищ, — веско уронил кто-то.

Михель удивлённо оглянулся: это Ганс говорил. Смирный такой, задумчивый, на себя непохожий. На мгновение их разудалую компанию, посреди шума, хохота и визга, тенью крылатой тишина накрыла. Словно та самая, многократно поминаемая тьма из глаз несчастных слепцов вязко залепила ухмылявшиеся рты. Слышно только было, как пиво шумно перетекает из глиняной кружки в широко разинутую пасть Проля и далее — в уёмистую утробу. Его, казалось, ничто не брало — ни хмель, ни тревоги, ни волнения.

«А Гюнтер-то наш всё ж получше тебя, говоруна записного, будет», — подумал вдруг Михель, едва сдерживая желание садануть кулаком по спине — чтобы пиво обратно пошло.

Проль смачно рыгнул, разом вернув в мир звуки, голоса, шум, галдёж и всё, что отличает живого человека от мертвяка.

— Надоело сиднем сидеть да вонь кабацкую нюхать! Пойдёмте, ноги разомнём. Да покажу кой-чего, раз уж взялся вас сегодня потешить. Я тут недалече любопытный экземпляр рода людского заприметил. Тоже, кстати, безглазого. А сюда вернуться завсегда успеем. Надеюсь, пивко в бочках до нашего возвращения не скиснет.

— Пойдём, только сначала дорасскажи, как выпутался из передряги той? Дюже интересно, да и раз уж завёл — веди до конца.

— Как, как... Вот так и очутился вдруг посреди их компании. И стоял, ни жив ни мёртв, стараясь ни пёрнуть, ни вздохнуть, а более всего ни засмеяться. Сам себя уж проклял, что в такую штуку влез, а как вылезти — не ведаю. Слепые-то вооружились махом. У каждого что-то, да сыскалось: дубинка, нож... А один гаврик даже пистолет из своих лохмотьев добыл. Я полагаю, на звук он бы не промахнулся: влепил бы пулю точно промеж глаз, и поминай как звали. В этой тишине, навроде могильной, только вороньим граем нарушаемой, девка молча поднялась, собрала, как могла, одёжку разодранную, да и побрела себе, сама ровно слепая, дороги не выбирая. Из этих молодчиков, что по-собачьи ушами стригли, во все стороны оборачиваясь, никто и не вздрогнул — их такая добыча уже не занимала. Так что я своей глупостью спас ведь девчонку. Слышал, что они между собою талдычили: мол, надо её на верёвку, да язык укоротить, чтобы ничего никому рассказать не могла. Поводырём сделать общим, ну и утехой, само собой разумеется, тож общей. Таскать за собой, пока не надоест или пока сменка новая не подвернётся случаем. Хорошо задумали, да тут я их незримо перепугал и картишки спутал. Только и буркнул ей кто-то вслед: проваливай, мол, по-быстрому, шлюха позорная. На что она им и ответствовала: «Ещё утром в честных девицах хаживала, пока вас, чёртово отродье, на беду не встретила».