Иван Оченков - Домъ, милый домъ [СИ]

— Где я? — попыталась спросить Стеша, но из пересохшего горла вырвался лишь невнятный сип, так и не привлёкший ничьего внимания.

Затраченные усилия не прошли даром для её ослабленного организма, и свет в глазах снова померк. Впрочем, некоторое время спустя девушка снова очнулась и по счастью рядом оказалась сестра милосердия. Заметив, что больная, наконец, подала признаки жизни, та всполошилась и позвала доктора.

— Как ты себя чувствуешь? — громко спросил врач.

Ответом ему был лишь невнятный хрип, но эскулап сразу понял, в чём дело, и велел напоить пациентку. Губы Стеши почувствовали как в них ткнулся носик поильника и через мгновение из него полилась живительная влага, показавшаяся ей необычайно вкусной.

— Довольно на первый раз. Ну что, полегчало?

— Благодарствую, — прошептала девушка.

— Ты знаешь, где ты?

— В больнице.

— Бывала здесь прежде?

— К Сёмке приходила.

— А кто это Сёмка?

— Не помню.

— Может быть брат или муж?

Девушка задумалась, но так и не смогла вспомнить, что это означает, а потому промолчала.

— Голова болит?

— Да.

— Ну, это как раз неудивительно. А как тебя зовут, помнишь?

— Степанида.

— Замечательно! А фамилия?

— Нет.

— Ну, ничего страшного. Вспомнишь ещё.

Доктор ещё что-то говорил, о чём-то спрашивал, водил перед глазами девушки маленьким блестящим молоточком, но она так устала, что просто закрыла глаза и снова впала в забытьё. Заметив это, её оставили в покое.

Следующее пробуждение оказалось гораздо приятнее. Голова по-прежнему болела, но уже не так сильно, но самое главное перед её кроватью сидел он.

— Митя, — еле слышно прошептала она.

— Очнулась, слава тебе Господи! — встрепенулся Будищев, и хотел было бежать за сестрой или доктором, но Стеша одними глазами попросила его остаться, и он снова присел на табуретку.

— Ты нашел меня.

— Ага. Насилу сыскал. Напугала ты нас.

— Я не хотела…

— Это понятно. Ты хоть помнишь, что с тобой приключилось?

— Нет.

— Ладно. Хорошо, что жива осталась, да нашлась. А то на Степаныча с Сёмкой уже смотреть страшно было.

— А где батюшка?

— По больницам и госпиталям бегает. Разделились мы, чтобы быстрее было.

— Как он?

— Что ему сделается? О себе лучше побеспокойся.

— Ты ещё сердишься на него?

— И в мыслях не было. Он всё правильно сделал. Была бы у меня такая дочка, я бы от неё тоже ухажеров лопатой отгонял.

— Я тебе не дочь.

Они бы ещё долго говорили, но пришло время кормить больных, и Будищева попросили выйти. Из палаты он отправился прямиком к врачу – довольно молодому ещё человеку с бородкой клинышком и в пенсне, внешность которого показалась Дмитрию смутно знакомой.

— Здравствуйте, доктор.

— Чем могу служить? — вопросительно взглянул на него эскулап.

— Я это, про Филиппову хотел узнать. Может надо чего? Лекарств там или денег…

— Простите, а вы ей кто?

— Брат. Двоюродный.

— Понятно, — хмыкнул врач, внимательно оглядев одетого в господский костюм Будищева. — Значит так, молодой человек. Всё необходимое в больнице для лечения есть. Пострадала ваша сестра, конечно, сильно, но организм молодой, крепкий, справится. Единственное что ей теперь необходимо, это покой и уход. Ну и хорошее питание, разумеется.

— Диета номер три.

— Что простите?

— Молочные продукты, если мясо, то куриное. А также овощи и фрукты.

— Хм. Неплохой выбор. Как вы сказали, диета номер три?

— Не берите в голову, профессор.

— Я не профессор!

— Не обижайтесь, просто я перенервничал в последнее время, поэтому несу всякую чушь.

— Ну, не такую уж и чушь. Ладно, у меня много дел, так что, всего доброго!

— Спасибо. До свидания.

— Кстати, вы не знаете, как это произошло?

— Что именно?

— Ну, как ваша сестра угодила под экипаж?

— Нет. Не знаю.

…

Выйдя из больницы, Будищев в нерешительности остановился. По-хорошему надо было как можно скорее найти Сёмку и Степаныча и успокоить их. Говоря, что на них страшно было смотреть, Дмитрий ничуть не преувеличивал. Особенно сильно сдал старик, ставший похожим на тень, но и мальчишка осунулся куда больше, чем когда лежал в больнице сам.

— Куда прикажете, барин? — остановился перед ним извозчик.

— В полицейский околоток, — неожиданно сам для себя ответил ему Дмитрий.

— Полтину, — тут же заломил цену лихач.

— Гони!

По счастью, Ефим Ложкарев оказался на месте и охотно согласился поговорить со старым боевым товарищем. Будищев, на сей раз проявил выдержку, и не стал сразу лезть с расспросами, а отвел городового в ближайший трактир и, взяв отдельный кабинет, велел половому подать водки и соответствующей случаю закуски.

— Эх, хорошо пошла, — крякнул Ефим, опрокинув в себя рюмку хлебного вина.

— Дай Бог, не по последней, — отвечал ему Дмитрий и тут же подлил ему снова.

Полицейский, впрочем, не стал терять фасон, а, степенно закусив, отодвинул водку в сторону и пытливо спросил:

— Что случилось?

— Беда, — коротко ответил гальванёр и рассказал приятелю о произошедшем со Стешей несчастье.

— Под экипаж, говоришь, угодила? — задумался тот.

— Вроде так. Может, слышал чего?

— Ты думаешь, я про все несчастные случаи в Петербурге знаю? Они каждый божий день случаются.

— Этот где-то близко произошел. Раз в нашу больничку доставили.

— Хм. Девчонку, говоришь, совсем ещё сбили?

— Ну да. Шестнадцати нет.

— Слышал я про такое. Туда их благородие господин штабс-капитан сам выезжал. Ругался потом ещё сильно.

— Деревянко?

— Он самый.

— О как! И отчего ругался?

— А он мне не докладывает!

— Это правильно, — криво усмехнулся Будищев. — Ну что, вздрогнем?

— Давай!

— А теперь давай за тех, кто с войны не вернулся, — снова наполнил рюмки Дмитрий.

— Святое дело, — согласился Ефим. — Царство небесное солдатам, живота не пожалевших за освобождение христиан!

Приятели, не чокаясь, выпили и на минуту задумались, вспоминая о боевых товарищах, навсегда оставшихся на далёких Балканах. Но долго грустить у них не получилось. Они были молоды, полны сил и надежд на лучшее будущее, пусть и представляли его себе по-разному.

Ложкарев, заглотив ещё пару рюмок, размяк и пьяно улыбаясь стал выговаривать Будищеву:

— Теперь я вижу, отчего ты в полицию не пошел! Вот и одет как барин, видать в дела вгору пошли?

— Не жалуюсь. В баре, может, и не выйду, а в третью гильдию, пожалуй, что уже пора!

— Молодец, Митька! Или тебя уже Дмитрием Николаевичем называть прикажешь?

— Брось, Ефим! Мы с тобой – фронтовики. И хотя Берлин нам с тобой брать не довелось, а Стамбул совсем рядышком был – только руку протяни!

— Это верно. Спужались генералы дальше идтить. Сказывают, один Скобелев хотел дальше драться, да не дали ему!