Иван Оченков - Домъ, милый домъ [СИ]

— Я его, кстати, видел недавно.

— Кого?

— Так Скобелева.

— Иди ты! Белого генерала вот так запросто?

— Ну а что, генерал, как генерал. На Руси-матушке их много…

— Митька! — строго выпучил глаза городовой. — Не моги так говорить! Генералов, прости Господи, у нас и впрямь, как собак нерезаных, а Михаил Дмитрич только один!

— Ладно, не буду.

— То-то! А-то я не погляжу, что ты теперя купец и барин.

— Да брось, чего ты. Лучше расскажи, как служится-то? Деревянко не лютует?

— Нет, он охвицер справедливый, с таким служить можна.

Язык Ложкарева все больше заплетался и Будищев решил, что тот выпил уже достаточно.

— А что он ругался давеча? — безразличным тоном спросил он.

— Что, не отстанешь? — вдруг совершенно трезвым голосом переспросил полицейский и пытливо взглянул ему в глаза.

— Нет, — хмуро покачал головой Дмитрий.

— Ладно. Всё одно прознаешь ведь. В коляске, что твою девку сбила, генерал какой-то с мамзелью сидел. Бродяга один его видел.

— Что за генерал?

— Тут уж извиняй, я сам не видал, а бродяга в мундирах не разбирается. Да и сам посуди, это же – Петербург, будь он неладен! Тут, чего бы доброго, а генералов страсть как много.

— А что за мамзель с ним была?

— А их еще больше, чем генералов!

— Но, может, он коляску запомнил?

— Да какое там…

— Ладно. Нет, так нет.

— Митька!

— Что?

— Не дури. Не добьешься ты правды – плетью обуха не перешибешь.

— Не бойся, Ефим. И в мыслях такого не было.

— Ну, вот и хорошо, вот и ладно.

— Выпьем?

— Наливай, чего уж там!

Дома Дмитрия встретили три пары встревоженных глаз, смотрящих с такой надеждой, что ему поневоле стало стыдно за задержку. В конце концов, ничего конкретного он в полиции не узнал, а Степаныч с Сёмкой и Анна беспокоились, места себе не находили.

— Ну что? — чуть не вскрикнул Филиппов, увидев Будищева.

— В больнице она на Архиерейской, где Семён лежал, — устало отвечал тот. — Несчастный случай. Живая. Доктор говорит, что жизнь вне опасности.

— Я же говорил, что Митька найдет! — радостно завопил мальчишка.

— Слава Богу! — истово перекрестился старик, и подскочил, будто собираясь бежать, но бывший квартирант остановил его.

— Куда ты? На ночь глядя туда всё одно не пустят.

— Ничто! Буду под окнами сидеть, только бы знать, что кровиночка моя рядом.

— Ну, как знаешь. Только все равно – лучше с утра.

Однако Степаныч не стал его слушать и засобирался. Дмитрий не стал его отговаривать и, опустившись на лавку, с наслаждением вытянул ноги. Хотелось ещё разуться, но при Анне было неудобно.

— Хотите есть? — спросила она. — Я приготовила. Только господин Филиппов отказался.

— Спасибо я перекусил в городе. Лучше моего оглоеда покормите.

— Чего это я – оглоед? — возмутился Сёмка, но портниха мягко прервала его.

— Я покормила мальчика, — улыбнулась она, положив руку на вихрастый затылок юного гальванёра. — У него очень хороший аппетит.

— Во-во, — хмыкнул в ответ Будищев. — Он любит пожрать, пожрать любит его. Они созданы друг для друга и всегда будут вместе.

— Вы всегда так зло шутите?

— Ну что вы, это я ещё по-доброму.

— Что случилось с девочкой?

— Попала под экипаж. Какой-то придурок гнал во весь опор и не заметил её.

— Какой ужас!

— Мить, ты найдешь его? — неожиданно спросил Семён и с надеждой посмотрел на наставника.

— А зачем?

— Как зачем? — изумился ученик. — Чтобы наказать!

— Я тебе что, прокурор?

— Вообще-то, — рассудительно заметила Анна, — за наезд можно получить компенсацию на лечение. Девочке эти деньги не помешали бы.

— Мысль, конечно, интересная, только где же искать этого лихача?

— Я знаю, ты – найдешь! — убежденно заявил Сёмка и сладко зевнул. — Но если нет, я тебе помогу.

— Иди спать, сыщик.

Мальчишка немного по упирался для приличия, но вскоре его и впрямь стало смаривать и он пошел в свой закуток, где растянулся на лежащем на полу матрасе.

— Мне тоже уже пора, — поднялась портниха.

— Я вас провожу.

— Не стоит. Я ведь живу в этом доме.

— Ну мало ли, вдруг на вас нападет мадам Ряполова.

— Это вряд ли, — скупо улыбнулась вдова Виртанен. — Она почему-то избегает меня в последнее время.

— Что вы говорите!

— Да, и мне кажется, что тут не обошлось без вашего участия. Ведь так?

— Когда кажется – креститься надо. А я, честное благородное, никаким боком к этой ведьме. Я вообще нечистой силы боюсь!

— Кто бы сомневался, — скупо улыбнулась Анна. — Вы вообще производите впечатление крайне боязливого человека.

— Уж какой есть.

— А ещё вы, несмотря на то, что сказали мальчику, занялись поисками виновного в происшествии со Стешей. Ведь так?

— Как вы догадались?

— От вас пахнет водкой. Но вы, при всех своих недостатках, вряд ли стали бы напиваться в такой ситуации. Значит, у вас была причина. Вы хотели кого-то разговорить?

— Вам бы в полиции служить, — криво усмехнулся Дмитрий.

— Узнали что-нибудь? — проигнорировала его шутку Анна.

— Ничего конкретного.

— Ладно, я пойду. Не провожайте меня. Вам надо отдохнуть.

— А может быть я всё же…

— Не надо, Дмитрий, — мягко остановила его портниха и решительно направилась к двери.

На другой день жизнь вернулась в свою привычную колею. Днем они работали в мастерской, затем ходили выполнять заказы, а ближе к вечеру отправлялись навестить девушку в больнице.

Стеша медленно, но верно поправлялась. Врач не ошибся, говоря, что у неё крепкий организм. Она уже понемногу вставала и встречала навещающих её с радостной улыбкой на лице. Дмитрий, зная, что она любит сладкое, постоянно покупал ей конфеты или пирожные, но отдавать заставлял Сёмку, а сам придумывал разные занимательные истории, о том, как мальчишка мог это всё раздобыть. По его словам, тот, чтобы принести сладости совершал эпические подвиги, выполняя немыслимые задания в стиле – «поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что» и в награду торговцы сладостями давали ему все эти вкусности.

Девушка до слез смеялась, слушая подобные россказни, затем быстро расправлялась с угощением, не забыв поделиться с «добытчиком». Степановичу всё это, разумеется, не слишком нравилось, но пока что старик помалкивал, и лишь иногда ворчал, делая это, впрочем, больше для порядка.

Единственное что огорчало Степаниду, так это потеря её девичьей гордости – длинной и толстой, толщиной в руку, косы. Обрабатывая рану на голове, доктор безжалостно обрезал ей волосы, и теперь приходилась кутаться в платок. Правда, пока из-за бинтов это было не слишком заметно, но девушка со страхом думала о том, что будет, когда повязки снимут. Стараясь её успокоить Дмитрий, говорил, что теперь эмансипированные девицы часто делают короткие стрижки, и вообще, им с Семёном так больше нравится, а остальные как хотят, но все же это было слабым утешением.