Иван Оченков - Домъ, милый домъ [СИ]

— Спиритизм – это вам не предрассудок! — строго возразила оскорбленная в лучших чувствах гадалка. — И духи, действительно, могут приходить к сильным медиумам и, кстати, жестоко наказывать нелестно отзывающимся о них!

— Рад, что я в вас не ошибся! Я, к слову, порекомендовал вас этим малахольным. Готовьтесь, они придут. У них есть богатая родственница, которая вот-вот отправится в лучший мир и оставит им наследство. Помочь старушке эти прохиндеи не решаются. Уж не знаю, греха боятся или полиции. Вот и задают духу Наполеона всякие дурацкие вопросы.

— А вы откуда это всё знаете? — подозрительно спросила мадам Ряполова, шумно втягивая носом воздух, как будто чуя добычу, отчего, вдруг, стала похожей на крысу.

— Забыла, кому я служу?! — с насмешливой ухмылкой спросил Дмитрий.

— Ну что вы, как можно! — заюлила дама. — Но что вы хотите взамен?

— Сущие пустяки, — начал, было, Будищев, но тут его перебил неожиданно подбежавший Сёмка.

— Беда! — прохрипел совсем запыхавшийся мальчишка.

— Что ещё за беда? — поморщился наставник. — Тебя домой хоть не отпускай, вечно, какую-нибудь хрень принесешь…

— Степаныча убили!

— Что?! Как убили?

— Ну, не совсем убили, но избили крепко!

— Кто?

— Да откуда же мне знать? Он лежит почти черный, а Стеша криком кричит…

— Простите мадам, но мне пора. Условия передачи вашей души, мы обсудим в следующий раз, — крикнул напоследок беззастенчиво гревшей уши гадалке Дмитрий и бегом кинулся вслед за Семёном.

Старик Филиппов вытянувшись лежал на кровати, уставив единственный уцелевший глаз в потолок. Сёмка не ошибся, машиниста, действительно, безжалостно избили, не оставив на крепком ещё теле живого места. На сидевшую рядом Стешу было страшно смотреть. От горя черты лица её исказились до неузнаваемости, а на дне глаз плескалось безумие.

— Это я во всём виновата! — дрожащим голосом прошептала она и плача кинулась Дмитрию на грудь.

— Ну что ты такое говоришь, девочка, — попытался он её успокоить, но та не слушала и лишь сильнее начинала биться.

— Пришел? — еле слышно проскрипел со своего ложа Степанович.

— Да.

— Степанида, выйди. Мне с человеком потолковать надо.

— Нет-нет, — замотала головой девушка, но отец строго сдвинул рассечённую бровь и она, не переставая рыдать, послушалась и вышла.

— Кто это сделал? — тихо спросил Будищев, наклонившись к избитому.

— Сам, поди, знаешь, — прошептал тот в ответ.

— Но как?!

— Сдурил я. Пошел к нему. Думал, пристыжу. Рази можно так…

— Охренеть! Ты узнал-то как?

— Не ругай её. Она теперь совсем одна осталась… а с ней так нельзя… она не из простых…

— О чем ты, Аким Степанович?

— Мне уж ближе к сорока было, когда я мать Стешину встретил. Поехал в деревню к своим на могилки поклониться… а её наш барин – Леонтий Лексеич, как раз из прислуги выгнал. Покуражился, значит, и прогнал… А мне так её жалко стало, что словами не передать… сирота ведь… заступиться некому…. Вот дочка и родилась…

— Ох ты ж твою мать! — замысловато выругался Дмитрий. — Я думал тут Россия, которую мы потеряли, а оказывается – Санта-Барбара!

— Сколько годов живу, и на тебе – сподобился, — прошептал мертвеющими губами старик, и вдруг приподняв голову от подушки с яростной горечью выпалил: – Сам царевич не побрезговал своей ручкой благословить!

Это неожиданная вспышка лишила его оставшихся сил, и откинувшийся в изнеможении на подушку Степанович дернулся в последний раз и испустил дух. Немного постояв, Будищев, может быть, в первый раз, за всё время, искренне перекрестился и, протянув мозолистую ладонь, закрыл Степанычу глаз. Оставаться рядом с покойником он больше не мог и, покачнувшись, вышел вон из дома на негнущихся ногах. Вокруг уже собрались соседи, узнавшие о несчастье приключившимися с Филипповыми. Увидев обращенные на себя глаза, гальванёр только покачал головой и обессиленно присел на завалинку. А из дома донесся душераздирающий крик Стеши.

Кто не знает большого здания на Фонтанке, бывшего прежде особняком графа Кочубея? Теперь он, правда, стал штаб-квартирой Третьего отделения Собственной Его Величества канцелярии, или, как говорят в народе – Стукалов приказ. Сюда со всей России сходятся отчеты и донесения об умонастроениях среди подданных, доносы и кляузы, а также многое иное, о чём простые обыватели и не догадываются. И именно сюда явился для доклада генералу Дрельтену штабс-капитан Вельбицкий.

— Излагайте, — устало потирая виски, велел ему Александр Романович.

— Проверкой установлено, — сухо начал тот, — что все события, касающиеся известной вам высокой особы, попавшие в петербургские газеты, имели место в действительности.

— Что, простите? — не понял генерал.

— Я говорю, что известная вам особа, — невозмутимо пояснил жандарм, сделав ударение на слове «особа», действительно совершила наезд экипажем на петербургскую мещанку Степаниду Филиппову пятнадцати лет от роду.

— Хм, — задумался на мгновение Дрельтен, после чего не без иронии взглянув на подчиненного, спросил: – Скажите, вы, правда, решили, что посланы выяснить степень виновности «высокой особы»?

— Я полагаю, ваше превосходительство, что меня послали выяснить все обстоятельства дела, включая самые неудобные. Которые я, в свою очередь, не имею права о вас скрывать!

— Это вы верно заметили, обстоятельства и впрямь весьма «неудобные»! — фыркнул генерал.

— Причем то, что экипажем правил сам Алексей Александрович – ещё не самое неудобное обстоятельство.

— Вот как?

— Именно. Дело в том, что в экипаже была ещё одна «высокородная особа» и если в прессе всплывет и её участие, то нынешний скандал покажется сущим пустяком на его фоне.

— И кто же это?

— Графиня Богарне.

— Ох, ты ж ма..! — не удержался от возгласа Александр Романович. — Это точно?

— Совершенно.

— Н-да… Спасибо, голубчик. Надеюсь, вы понимаете, что эта информация не должна попасть в газеты.

— Разумеется. Но, слава Богу, об этом репортерам ещё ничего не известно. К тому же, я уже приватно поговорил с большинством редакторов и настоятельно рекомендовал им более не раздувать эту тему.

— Разумно.

— Есть, правда, одна странность.

— Какая?

— Шум начался с одной маленькой газетенки – «Петербургского вестника», и только потом за неё принялись другие издания.

— И что же в этом странного?

— Даже не знаю, как вам сказать. Никак не могу понять, откуда они об этом пронюхали?

— Ну, это как раз не сложно. Газета маленькая, людишки в ней служат голодные, стало быть, стараются – носом землю роют.

— Может быть, может быть, однако я, ваше превосходительство, ещё бы поискал в этом направлении.