Константин Вронский - Сибирский аллюр

– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!

Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.

– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.

– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.

– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…

– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»

– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник. – Дьявольски злая ночь, Ермак Тимофеевич! Люди пропадают, как будто они капли росы, солнцем высушенные. Надо бы поискать Ивана…

К утру стало ясно, что Машкова, Марьяны и Лупина не было ни на реке, ни в лагере, ни в степи. Наймиты вернулись в Ермаков шатер и признались понуро, что нигде Машкова отыскать не смогли. Все указывало на то, что ему удалось бежать.

– Кто из вас проболтался? – взревел разъяренный Ермак. На висках атамана вздулись жилы, выглядел он ужасно, а в глазах трепетал безумный огонек. – Кто его предупредил, а?

Казаки тут же подумали об исповеди, но Вакула ничего не знал наверняка, ведь имени своей жертвы они ему не назвали. А потому неудавшиеся душегубы лишь пожали плечами и горячо заверили атамана:

– Да никто про то не знает, Ермак.

– А Борька? – вне себя проорал Ермак.

Это был тот вопрос, на который вообще ответа не водилось. А при чем тут посыльный-то? Машков исчез, утек… кто знает, где сейчас паренек болтается… Возможно, татарочку какую-нибудь себе откопал, паренек он миловидный, подумали казаки и смущенно ухмыльнулись. «Должен же он когда-нибудь настоящим мужиком стать…»

Ермак прогнал их прочь и бросился к шатру Таузана, где на диване восседал Вакула Васильевич, безрадостно отмахиваясь от двух щебечущих пташек и скорбя по исчезнувшему дьяку.

– Ну, здесь Александр Григорьевич? – с порога резко спросил Ермак.

Священник только кудлатой головой удрученно покачал.

– Наверное, порешили его! Татары везде рыщут! А я так к нему привык, Ермак. Такая душа золотая… – он согнал прочь двух полуобнаженных татарочек и смахнул слезу. Вакула и в самом деле расстроен был. – А Машков нашелся?

– И его нет!

– А Борька-то появился, пострел?

– Исчез Борька!

– Так! Их, наверное, в орду Маметкулеву погнали! Ох, Николай Чудотворец, это что же деется! – казачий пастырь вскочил на ноги. И загремел грозно: – Да я прямо сейчас кишки татарские на кулак намотаю! Я всю Сибирь прочешу, устрою им тут бурю! Да я для такого дела сан с себя монашеский сложу!

– Да не торопись ты так, батюшка! – Ермак неподвижно смотрел себе под ноги, судорожно сжимая и разжимая огромные кулаки. – А не могли ли они вместе… сбежать-то?

– Сбежать? – Вакула Васильевич недоуменно вытаращился на атамана. – А зачем это моему дьяку Лупину сбегать? От кого? И почему Машков должен…

– Я его к смерти безвременной приговорил, – отведя глаза в сторону, нехотя признался Ермак.

– Что-о? Господи Боже ты мой, всеблагой! – казачий пастырь в ужасе рухнул на диван. – Али весь мир с ног на голову перевернулся, Ермак?!

– Машков предал меня!

– Кто ж в напраслину такую поверить сможет?

– Да всяк и поверит, потому что я так сказал! – теряя последние крохи самообладания, выкрикнул Ермак. – Или ты супротив меня вякнуть что решишься, сучий потрох?

Вакула Васильевич почел за лучшее переждать Ермаков гнев молча и проглотить обиду за «сучий потрох». Он лишь с большим интересом оглядел бесновавшегося Ермака, словно атаман был огромным диким зверем, выставленным в клетке на потеху ярмарочным зевакам и ротозеям…

– Ну, хорошо, предал тебя Машков, – сказал, наконец, священник, – но Борька-то тут при чем? А?

– Ты что, совсем слепой и глухой, да? – Ермак даже замер на месте. – Да оголец слюбился с Машковым блудно!

Вакула Васильевич весело рассмеялся.

– Ну, на Машкова такого и наговаривать не стоит!

– Да я собственными глазами видел! – мотнул головой Ермак, по-прежнему пряча глаза. «Правду сказать невозможно, – потерянно подумал он. – Останемся при том, что содомничает Машков грешно». – Или ты сомневаешься в том? Мне не веришь?

– Ну, если ты говоришь, то ни в жизнь сомневаться не стану! – и священник вскинул глаза к разрисованному потолку шатра. – Я даже готов поверить в то, что ты дальше мне скажешь – дескать, дьяк мой дорогой Александр Григорьевич сводником меж ними был.

– Да! Так оно и было! – закричал Ермак.

– Пути человеческие неисповедимы, – и священник всплеснул могучими руками. – И вот теперь они сбежали! Куда?

– Да на Русь утекли! Или ты думаешь, что они к Кучуму дернули?

– Чего уж только не подумаешь после таких-то разочарований, – осторожно ответил Вакула. – Ты поймать их надумал, Ермак Тимофеевич?

– Да я на них охоту объявлю, ровно на лис золотых! – с ненавистью сплюнул Ермак. – Не так уж велика Русь-матушка, чтоб от меня спрятаться!

– Ты что, из Мангазеи поворачивать удумал? – ужаснулся священник. – Ты от Сибири отказаться хочешь из-за Машкова? Да перед нами Мангазея лежит… и потом, кто знает, что подарит нам неведомый мир?

– Нет! Мы продолжим поход, но вдогон за ними я лучших людей пошлю!

– А если три беглеца быстрее окажутся?

– Когда-нибудь я же вернусь из похода сибирского! – Ермак шумно вздохнул. – И я найду их! Жизнь человеческая очень долгой может оказаться, если лелеять мечту о мести праведной. А мечту о Сибири я почти уж воплотил! Всю оставшуюся жизнь… мести посвящу!

Священник с жалостью поглядел на атамана и пожал плечами.

– Ради того, чтоб трех человек порешить, ты отказаться от владычества сибирского собираешься?

«Сейчас он меня самого убьет, – подумал Вакула. – Точно убьет. Уж я-то Ермака знаю!»

Но Ермак лишь зыркнул на отца Вакулу омертвело.

– Убить? – по спине священника побежали предательские мурашки. – А кто сказал, что я их убивать буду? Я прикажу их живьем в муравейник зарыть и сидеть рядом буду, глядя, как пожирают их мураши кусочек за кусочком. А когда они корчиться, выть начнут, о пощаде молить, я возьму дудочку пастушескую, что с Дона везу, и заиграю… И как же счастлив-то буду!

Атаман взглянул на отца Вакулу, ожидая ответа, но Кулаков онемел, словно воочию увидев картину страшной мести ермаковой.

– На рассвете выходим! – проронил Ермак, перекрестился и вышел из шатра.

А Вакула Васильевич подумал, что вот только что довелось ему разговаривать с самим дьяволом и только таинственный огненный знак «МИР» на ягодице смог еще раз спасти его душу…