Анри Люсне - Женщина-вампир [Вампирская серия]

Он влюблен в нее до безумия.

Он спас ей жизнь, она должна принадлежать ему!

Однажды вечером, она подарила его улыбкой. Она кивнула своей очаровательной головкой, и он, обезумев от счастья, бросился в ее спальню…

Наутро молодая индуска хлопнула в ладоши и на этот зов явились два индуса.

Она безмолвным жестом указала им на неподвижного князя, бледного, бескровного…

Они поняли…

Они взяли его на руки и вынесли. Никогда, никогда, никто не узнает, что сделалось с ним!..

Вали стала богата.

Она взяла золото и кровь своего благодетеля. Она будет брать еще и еще…

Бесстыдная жрица Дурги начала поражать мир своим богатством и красотой.

Ее окружает толпа мужчин, на нее молятся, но она никого не удостаивает своей улыбкой.

Во-первых — прочь старики!

Ей нужно молодых — богатых, красивых.

Женщина алчет золота, вампир — крови.

Вали ждет и дождется!

В эту минуту, Вали как бы считает свои жертвы. Зверская улыбка появилась на ее лице.

Внезапно она начинает метаться на своем ложе.

Она обращается к Алине и кладет ей на плечо свою руку.

— Ступай! — говорит она резко. — Брось это письмо. Никого не принимать из этих глупцов!

Удивленная Алина молча повинуется.

Что сталось с ее госпожой? Почему она так мрачна сегодня вечером?

Почему?

Потому что она сегодня видела одну из своих жертв. Увидела живой.

В красавице-баядерке неудержимо проснулся инстинкт вампира.

Чудовище алчет покончить…

Нужно зазвать Рожера сюда… она не будет иметь покоя, пока будет знать его живым.

К тому же, в ней проснулась ненависть к нему.

Она не забыла, что Рожера спасла женщина, что эта женщина победила ее.

Она не забыла еще холодных волн Сепры!

Он причиною этому и он еще жив!

В ней вдруг стало подниматься с глубины души иное чувство.

Рядом с Рожером она видела другого, более молодого и красивого…

Или она алчет новой жертвы?

Иди она ищет средства устроить и ему ловушку?

Нет. Вали думает не об этом.

Вид этого молодого человека не пробудил в ней инстинктов хищника.

Ее влечет к нему не его красота и богатая кровь…

Ее влечет к нему могущество и красота его глаз, энергическое величие его чела, царственная гордость его улыбки.

Он посмотрел на нее — без смущения, без страсти, без желаний.

Никто еще не смотрел на нее с таким равнодушием.

Она — привыкшая к лести и поклонению, перед которой склонялись все головы, все самолюбия, все имена, — она удивлена и страдает.

В ней проснулось не самолюбие, в ней проснулась женщина.

Чем больше она припоминает черты его лица, тем большее отвращение чувствует к самой себе.

Она в отчаянии спускается со своего ложа на ковер.

Она с ужасом валяется по мягкой ткани, умоляя богов избавить ее от алчности вампира.

— Дурга, — восклицает она, — сжалься надо мной! Приостанови свое мщение! Дай мне день быть женщиной и возьми мою жизнь!

И снова ей чудится обольстительный образ Сама.

— Ты сделал из меня твою рабу! Я боготворю тебя! Будь моим господином! Вали принадлежит тебе! Подари меня одним взглядом и убей меня!

Наконец, измученная борьбой, страданием и любовью, она уснула на ковре.

И виделся ей сон.

Около нее стоял Сам. Он презрительно смотрел на нее…

Она валялась у его ног, ставила его ногу на свою голову и твердила ему с безумной страстью: я люблю тебя!

На другой день, рано утром, Дюран отправился на улицу Урсулинок.

Рожер еще спал.

Сама не могла спать всю ночь и вышла к доктору бледная и печальная.

— Наступил кризис! — хладнокровно начал Дюран. — Встреча была неизбежна. Мы знаем теперь, что Вали в Париже.

— И вы уверены, что это она?

— Разве вы не узнали ее?

— У Вали были черные волосы, у этой белокурые.

— Разве этого нельзя изменить?! Нельзя изменить одного — взгляда. Вали выдали ее глаза. Увидев Рожера, взгляд ее стал походить на глаза хищника. Она не преминет начать действовать. Вчера она приказала следить за вами. Начинается игра! Лишь бы спасти Рожера.

— Но на него самого рассчитывать невозможно. Он будет для нас только лишней опасностью.

— Я и не думаю об этом. У него сердце мужчины, но голова ребенка. Он страстно влюбился в княгиню?

— Страстно! — глухо отвечала Сама.

— Мужайтесь! Мы должны употребить теперь все свои силы, чтобы спасти его. Я не покину вас и поселюсь здесь же. Я буду невидимо наблюдать и готовиться…

Старик лично заявил Орели о своем намерении поселиться сегодня же в этом доме.

Та пробормотала что-то, похожее на протест.

Для троих не хватит помещения. Она будет уставать, как собака. Наконец, она нанялась служить только двум господам.

Но господин Дюран устремил на нее такой взгляд, что она тотчас же утихла.

Старая служанка сочла даже нужным рассыпаться в любезностях.

Она исчезла и отправилась готовить постель доктору в указанной им комнате.

То была просто мансарда, расположенная под самой крышей.

Из окон этой комнаты открывался вид почти на всю улицу Сен-Жак.

Лучшей обсерватории нельзя было и отыскать.

Сидя у окошка, старик принялся за свой скромный завтрак, не покидая, однако, глазами улицы.

Кругом не видно было ничего подозрительного. По улице медленно ехала карета извозчика, запряженная тощей лошадью.

Все это было весьма обыкновенно, однако Дюраном овладело волнение.

Ему казалось, что в карете заключена какая-то тайна, что она везет нечто опасное.

Карета повернула на улицу Урсулинок.

Дюран окончательно убедился, что она остановится перед их домом.

Он быстро сошел с лестницы, чтобы иметь возможность предупредить возможную опасность.

Извозчик действительно остановился у ворот их дома.

Из кареты выпрыгнула порядочно одетая горничная и позвонила у калитки.

Отворить, однако, не особенно поспешали.

Посетительница позвонила еще раз. Наконец по песку дорожки раздались тяжелые шаги.

Калитка стукнула и отворилась.

— Господин Рожер Болье? — спросила камеристка.

— Здесь! — отвечала наученная Дюраном Орели.

— Пустите меня поскорее. Мне нужно видеть вашего господина.

— Все это очень хорошо, — флегматично отвечала Орели, — но вряд ли случится.

— А почему?

— Барин спит! — коротко отвечала Орели.

— Но уже полдень. В такой час можно и разбудить.

— Да — но я не хочу.

И Орели шумно захлопнула калитку.

Камеристка начала яростно стучать в нее кулаком. Калитка снова растворилась.

«Я и забыла, с чего следовало бы начать!» — подумала про себя камеристка.

Она вынула из кармана кошелек, взяла из него лун и поднесла к лицу Орели.

Моргающие глаза старухи тотчас же приняли кроткое выражение. Ее жирные губы сложились в сладкую улыбку.