Бернард Корнуэлл - Несущий огонь

– Сойди на берег! – Иеремия перешел на английский.

– Хочешь, чтобы я прыгнул в воду?

– Чтобы ты прошел по ней, как наш Господь! Ты умеешь ходить по воде?

Свитун, застигнутый врасплох таким вопросом, растерялся.

– Ясное дело, нет! – ответил он наконец.

– Нужно упражняться! – воскликнул Иеремия с укором. – Нужно упражняться! Тут требуется вера, ничего кроме. Лишь одна вера! Ладно, подойди немного ближе, совсем чуть-чуть. Можешь взять с собой на берег шестерых. Пока только шестерых.

– Сделай это неуклюже! – прошипел я, обращаясь к Гербрухту.

«Эдит» отнесло немного вниз по течению. Этого я и хотел. Теперь Гербрухт скомандовал гребцам по правому борту сделать гребок. Ничего подобного он бы не приказал, если желал бы бережно подвести корабль к берегу. Потому что вместо того, чтобы тихо ткнуться носом в гальку, «Эдит» развернулась вниз по течению, которое медленно потащило ее в сторону моря. Делая вид, что всполошился, фриз крикнул гребцам навалиться на весла всем вместе.

– Ну, сильней давай!

Когда «Эдит» рванулась вперед, он резко взял рулевое весло на себя, и я почувствовал, как судно поворачивается к берегу.

– Давай! – заорал Гербрухт. – Еще разок!

Он отлично справился.

Тем временем Финан, а точнее, Берг, бывший у ирландца за рулевого, неприметно провел «Ханну» вверх по течению при помощи исключительно легких, ленивых гребков и расположился шагах в пятидесяти-шестидесяти от нас. Теперь он развернул длинный корабль и тоже направил к берегу.

– Навались! – слышал я приказ Берга. – Навались!

– Еще разок! – ревел Гербрухт. – Ну же!

Длинные весла согнулись в последнем усилии, и штевень «Эдит» заскрежетал по камням. Она замерла, и кольчужные воины появились из трюма, перебираясь мимо гребцов и спрыгивая на берег. Парни Финана сыпались с носа «Ханны». Своими преднамеренно неловкими маневрами мы сумели взять Иеремию и его людей в клещи, тем временем мой сын, видя нашу высадку, стал резко набирать ход, направляя «Стиорру» к пирсу, расположенному в доброй половине мили вверх по течению.

– Епископ нужен мне живым! – напомнил я своим. – Живым!

Я покинул корабль почти последним. Плюхнулся в мелкую воду и едва не упал, но Видарр Лейфсон, один из моих норманнов, ухватил и поддержал меня. Рорик подал мне шлем. Щит я брать не стал. Преодолевая последние несколько футов до берега, я выхватил Вздох Змея, но сомневался, что он мне понадобится. Ему еще многое предстоит, и скоро; но сейчас, на этом берегу, мои дружинники отлично справлялись сами. Люди Финана находились выше по течению от воинов Иеремии, а мои ниже, и общие наши силы намного превосходили числом его дружинников. Будь у Иеремии хоть капля ума, ему следовало бы обратиться в бегство в ту же секунду, как он увидел, что происходит. Большая часть его людей не имела щитов и кольчуг, а визжащие дети и женщины только усиливали хаос. Однако Иеремия просто таращился на нас, а затем заорал, грозя своим посохом небу:

– Покарай их, Господь! Покарай их!

Трое из его учеников по ошибке приняли молитву за приказ и бросились на нас, но мои парни были готовы к бою, даже хотели его, изголодавшись по битвам. С галечного пляжа послышались звуки схватки, звон клинков. Каждому из бойцов Иеремии противостояли по меньшей мере двое моих. Я видел, как мечи отражают удары копий, как они вонзаются в туловища и врубаются в шеи, слышал злобный рык моих воинов, безжалостно кромсающих эту троицу. Женщины визжали, глядя, как их мужчин убивают.

Кое-кто из толпы – более сообразительные, чем погибшие, – побежали к старому монастырю на холме, но воинам Финана достаточно было взобраться на поросший травой берег, чтобы преградить им путь. Все закончилось в считаные мгновения. Три окровавленных трупа валялись на пляже, а остальной народ согнали к месту, где стоял на коленях Иеремия, взывающий к своему Богу.

– Пошли святых ангелов твоих, Господи! – завывал он. – Охрани рабов твоих! Вырви языки врагов твоих и ослепи очи их! Отомсти за нас, о Господи, отомсти за нас и спаси!

Тем временем его воины бросали оружие. Некоторые, подобно Иеремии, тоже опустились на колени, однако, в отличие от него, не для молитвы, а в знак покорности.

Я взглянул вверх по течению и увидел, что мой сын захватил «Гудс Модер». Я полагал, что пленить этот корабль даже важнее, чем пленить самого Иеремию. Поняв, что его обхитрили, чокнутый епископ взывал к помощи со стороны сил небесных.

– Пусть черви пожрут их потроха, о Господи! – визжал он. – А опарыши поселятся в их мочевых пузырях! Они отвратительны в глазах твоих, о Господи, так раздави их своей мощью! Пошли светлых ангелов твоих в отмщение за нас! Сгнои плоть недостойных и сокруши их кости! Будь милосерд, Господь! Будь милосерд!

Я направился к нему, галька хрустела под моими сапогами. Никто из людей епископа не попытался меня остановить.

– Испепели их неугасимым огнем, Боже! Утопи в вонючих испражнениях дьявола! – Обращенные к небу глаза Иеремии были плотно зажмурены. – Пусть Сатана наблюет им в глотки и скормит их мерзкую плоть псам своим, Господи! Накажи их, Боже! Покарай! Молю Тебя о том во имя Отца, и Сына Его, и…

– …и еще одного, – закончил я за него, стукнув плашмя клинком Вздоха Змея по его плечу. – Здорово, Иеремия.

Он открыл свои голубые глаза, посмотрел на меня, помедлил с удар сердца, затем предъявил мне улыбку чистую, как у младенца.

– Здравствуй, господин. Как любезно с твоей стороны навестить меня.

– У меня к тебе разговор.

– Как замечательно! – расцвел он. – Я люблю слова! Люблю! А ты, господин, любишь слова?

– Ага, – сказал я и коснулся лезвием меча его впалой щеки. – И мое любимое слово – «банахогг».

Это означает «смертельный удар», и я усилил его звучание, уткнув епископу в лицо Вздох Змея.

– Это замечательное норманнское слово, господин, – пылко заявил Иеремия. – Самое замечательное слово. Но из всех норманнских слов мне больше всего нравится «тилскипан». Как думаешь, мы можем прийти к тилскипан?

– Ради этого я и прибыл, – сообщил я ему. – Чтобы прийти к соглашению с тобой. А теперь поднимайся.

Нам предстояли переговоры.

– Нет, господин! Нет! Нет! – рыдал Иеремия. Слезы катились из этих удивительно голубых глаз, сбегали по глубоким морщинам и исчезали в короткой бороде. – Нет, прошу тебя! Нет!

Последнее «нет!» было стоном отчаяния. Он стоял на коленях, сцепив в мольбе руки, и смотрел на меня, судорожно вздыхая.

В ночной церкви ярко вспыхнуло пламя. Языки его взметнулись, поплясали с минуту, затем опали.

– Что это, по твоим словам, было? – спросил я.

– Ложка Иакова, господин.

– Теперь она превратилась в пепел, – радостно заявил я.

– Иаков размешивал этой ложкой похлебку для Исава, – сообщил Иеремия между вздохами.