Николай Буянов - Призванный хранить

«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, посвящаю я главу своего повествования безвременной кончине царевича Баттхара Нади, сына царя Исавара, мудрого и справедливого правителя народа аланов.

— Донесло до меня весть, — читал Антон, из-за слабого освещения с трудом разбирая буквы, — что в лето 778 года царь Грузии Гюрли решил заручиться дружбой царя Исавара и, дабы продолжалась эта дружба во веки веков, скрепить её браком своей младшей дочери, прекрасноокой Зенджи, и сына аланского царя Баттхара Нади.

И царевич Баттхар, сопровождаемый надёжными и преданными ему людьми и претерпев в дороге многие трудности и лишения, достиг крепости Сенген, что охраняла путь на Тебриз, в конце месяца Шабан 778 года Хиджры.

На следующий день, надев торжественный наряд и сев на быстрого, как степной ветер, коня, он выехал в город Тебриз, где правил великий царь Гюрли. Однако было угодно Всевышнему, чтобы на середине пути царевич Баттхар скончался от стрелы неизвестного убийцы, и отец его, царь Исавар, надев чёрный халат скорби, отвернул свой лик от предложения дружбы, ибо не может быть доверия к правителю, на чьей земле творятся подобные бесчинства.

Прознав о начавшейся вражде между Грузией и Аланией, великий хан Золотой Орды Тохтамыш повелел своим войскам осадить Тебриз и взял его на четвёртый день, убив многих жителей и совершив ужасные разрушения. Сам царь Гюрли, также преисполненный скорби и отчаяния, бросился с обнажённой саблей навстречу врагам и погиб в начале месяца Зул-у-Хиджа 778 года...»

Сперва он ничего не понял. Почудилось даже, что неправильно прочитал текст: светильник, кто же ещё виноват. Напрягая глаза до слез, до жёлтых кругов, прочёл ещё раз.

Скончался от стрелы неизвестного убийцы...

Скончался. А середина пути — это что-то около конного перехода, то есть...

Антон взглянул в окно. До восхода солнца было ещё, пожалуй, далековато, но над заснеженными хребтами у самого горизонта все явственнее намечалась серая полоска — светлее, чем окружавшее её небо.

Однако было угодно Всевышнему...

Бред: при чём здесь Всевышний. Антон вскочил с лавки, едва не опрокинув светильник. Снова сел и вытер со лба испарину. Бежать. Немедля. Куда? К Осману? Не пойдёт, решил он, поразмыслив. Кто я для него? Чужеземец, едва ли не случайный попутчик царевича и его охраны. И доказательств, что Баттхару грозит гибель, у меня никаких. Старая (шесть веков как-никак!) рукопись, в которой описаны (в прошедшем времени!) ещё не происшедшие события. Бред.

Что предпримет воевода, выслушав мои инсинуации? Возьмёт под стражу? Или пошлёт за санитарами из ближайшей психушки (если есть тут поблизости психушка)?

Значит, к Алак-нойону. Вот кто всем руководит и сможет отменить команду на убийство царевича... Коли поднажать как следует. При нём, правда, десять человек охраны... Наплевать, прорвёмся.

Он метнулся к двери, на ходу извлекая саблю из ножен. И тут же одёрнул себя: стоп, очнись. Какую ещё команду и как, к чертям собачьим, он отменит? Вытащит мобилу из кармана, потыкает кнопки, лениво буркнет: «Братва, передайте киллеру, что с акцией временно облом»? Да и не решает он ничего, а о предстоящем убийстве царевича, скорее всего, просто не знает...

Всё это он додумывал уже стоя на лестнице, спускающейся вниз, к трапезной и казармам для гарнизона. Казармы, насколько он уяснил местную географию, располагались справа, комнаты для гостей и горница воеводы — слева... Он постоял немного, ожидая, когда сердце успокоится и стихнет одуряющий звон в ушах.

И неожиданно услышал голос.

Голос был странный. Больше всего он напоминал электрический шорох в телефонной трубке или далёкую радиостанцию, наполовину заглушённую помехами. Он не звал, не просил о помощи, не угрожал и не рассказывал поучительных историй. Он просто БЫЛ. Не нужно было вертеть головой, определяя его источник, и совершенно излишне было раздумывать, не ждёт ли там засада.

Достаточно было просто идти.

И Антон зашагал на голос — медленно, но вполне уверенно. Никто не встретился ему по дороге, никто не остановил и не спросил, кто таков и почему шляется по режимной территории. Ноги сами привели его к низкой дубовой двери на зеленоватых от времени массивных петлях. Антон вложил саблю в ножны и толкнул дверь рукой, внутренне ожидая чего угодно: ржавого скрипа, сатанинского хохота, стрелы в грудь... Даже того, что за ней окажется его родная московская квартира с видом на Патриарший пруд. А пуще всего — что дверь просто будет запертой.

Однако она поддалась — легко и бесшумно. И некто, сидящий на скамье возле светлеющего окна, удовлетворённо произнёс:

— Всё-таки ты пришёл, чужеземец...

...Нет, я не испугался, когда дверь отворилась.

Я не верил в это до последнего мгновения, но мой слепой дервиш не обманул и на этот раз. Он никогда не обманывал. Бывало, он демонстративно не отвечал на вопросы, ехидно посмеивался надо мной, даже грубил... Но не обманывал. Дверь отворилась — и в её проёме я увидел человека.

Он был высок и скорее худощав, чем плотен. Волосы — не короткие и не длинные — были зачёсаны назад (лица я не разглядел в полумраке), и башмак на левой ноге был немного стоптан внутрь (это мне почему-то сразу бросилось в глаза). Словом, обычный парень лет двадцати — двадцати четырёх навскидку. Встреть я его на улице — даже не оглянулся бы в его сторону.

И тем не менее это был ОН. Человек, встречу с которым мне предрёк мой дервиш. Человек, с которым нас разделяли шесть веков. Было от чего сойти с ума.

Приложив известное усилие, чтобы голос не задрожал и не сорвался, я проговорил:

— Всё-таки ты пришёл, чужеземец. Что ж, я ждал тебя. Проходи, садись.

Он шагнул в комнату и опустился на скамью напротив меня, положив саблю на колени. Мне показалось, что он немного стесняется её, своей сабли: видимо, на его родине не принято было ходить в гости при оружии. Что ещё? Чуть заострённые (а впрочем, самые обычные) черты лица. Прямой нос, небольшой шрамик над верхней губой и лёгкая небритость на подбородке. Шесть веков.

— Не таким я тебя представлял, — вырвалось у меня помимо воли.

— А каким? — спросил он без тени насмешки. — Восьмируким, лысым и с большими фасеточными глазами?

Он помолчал, глядя куда-то мимо меня, в пространство, потом устало произнёс:

— Скажите, что вам нужно? Неужели всё дело в этом несчастном Копье Давида?

— Откуда ты узнал?

Он сунул руку за пазуху и вытащил на свет кожаный футляр с потускневшей от времени серебряной застёжкой. Мне был знаком этот футляр. Более того, я пошарил рукой позади себя и положил рядом свой, точно такой же. Некоторое время мы молча смотрели на них: я — с плохо скрытым восхищением, мой собеседник — с отстранённостью, почти равнодушием. Они были похожи, эти два футляра, точно два близнеца, только один выглядел менее потрёпанным. Что ж, ничего удивительного. Шесть веков.