Александр Тамоников - Кровь на Дону

— Эй, татарин, не балуй, свои пришли! — выставил вперед руку Влас.

— Кто свои?

— По морде не видишь?

— Темнеет, вижу плохо.

— Такой же хитрый, как и все татары. Ты Баймака знаешь?

— Это какого?

— Вот тупой татарин! — сплюнул на землю Влас. — Анвара Баймака из особой дружины московской.

— Так ты от него?

— Я от воеводы, князя.

— А?! Чего встал, заходи.

— Мне чего заходить? Людям нашим надо войти.

— А проверять подворье не будешь? Вдруг тут спрятался десяток турок, а в деревне еще сотня?

— Поучи еще, — хмыкнул Влас, поняв свою промашку. Воевода не велел осматривать подворье. Но то само по себе должно.

Посмотрев на улыбающегося хозяина, он обошел подворье, заглянул в хату, конюшню, другие мелкие постройки, посмотрел за городьбу на деревню и, вернувшись во внутренний двор, сказал:

— Порядок.

— А порядок, зови отряд, но сам видал, сколь народу тут скрытно разместиться может.

— Видал.

Влас вернулся в балку. Савельев дал команду первому отряду идти в Коброну, второму либо тут сидеть, либо отойти к оврагу, выставив в любом случае сменных наблюдателей, а сам быстро повел свой отряд на подворье Гасута.

Ратники шли пешком, ведя коней за поводья.

Когда оказались во дворе, Гасут безошибочно определил в Савельеве воеводу и поклонился ему:

— Ассолом аллейкум, уважаемый князь!

— Здравствуй, хозяин! Куда ставить коней?

— В конюшню.

— Так слишком мала она.

— Ничего, шестеро впритык, но уместятся. Я там и воды налил, и сена положил.

Савельев наказал Новику и ратникам поставить коней в конюшню. Княжеского отвел Влас.

Затем воевода с хозяином прошли в хату. Там могли разместиться пять человек.

— Шестого можно на кухню летнюю, — предложил Гасут, — а повелишь, князь, сам туда пойду.

— Один будет в дозоре.

— А?! Ну да, у вас же дружина. Остальные в балке остались или в овраг пошли?

— То решит мой помощник.

Савельев велел ратникам зайти в дом, подозвал к себе продолжавшего хмуриться Горбуна:

— Встань, Осип, на возвышенность, оттуда будет видна деревня Тишинка. Там наша группа, Лидуху, может, увидишь. Главное, прознать, когда группа двинется к главным воротам крепости. Уразумел?

— Уразумел.

— Ну, и за округой смотреть не забывай. Тут нас туркам прижать плевое дело.

— Уразумел я все.

— Продолжаешь обижаться?

— А чего обижаться? На обиженных воду возят, да и без толку, ты решения все одно не изменишь.

— Ступай на пост. Как группа Баймака пойдет к крепости, доложишься.

— Сюда приходить?

— Нет, с возвышенности крикнешь. Да громче, чтобы и в деревне, и на посаде, и в крепости слышно было. Думай, чего спрашиваешь, или у тебя мысли только об одном? Ну тогда учти, я смогу обойтись и без тебя. Да, такому воину замену найти не просто, но Русь богата богатырями. Кого-нибудь из опричников возьму.

— Пошто ты так со мной, Дмитрий Владимирович, — обиженно взглянул на князя Горбун. — Сам не скучал разве по жене, сыну, не мучился, не тосковал, не беспокоился?

— Извини, Осип, не то говорил, — вздохнув, положил руку на плечо ратника Савельев. — Но решения не изменю. Слово даю, не взял бы Лидуху, если ты обиделся, но сам ведаешь — согласилась безо всякого нажима.

— Да, ведаю, Дмитрий Владимирович, а на душе все одно погано.

— Как начнем дело, печаль отпустит. А потом, как приедем к казакам, в хате Лидухи и встанешь.

— Пошел я на пост, князь, — улыбнулся Горбун.

— С Богом!

Горбун встал на пост, когда группа подрыва подъехала к деревне Тишинки. Конные укрылись, арба встала на дороге. Глазастая Лидуха тут же разглядела Горбуна:

— Осип, родненький, и тут напросился в наблюдатели, чтобы еще раз меня увидеть.

— Савельев послал, — сказал Баймак.

— Нет, Анвар, он сам напросился.

— И чего вы суетитесь, как отрок с девицей? Куда денетесь теперь друг от друга.

— А кто знает, что в крепости будет.

— То же самое, что и в других местах, где дружина била врага, — усмехнулся Баймак. — Помню, в Полоцке тоже выходили на схроны. Только тут треба их уничтожить, а там сохранить, не допустить подрыва. И там, Лидуха, все сложнее было. Там до смерти оставалось одно движение руки. Но пронесло. А тут и в схрон заходить не надо. Перебьем охрану, двери вскроем, бросим факел, глянем, что пожар начался, и бежать со всех ног, дабы взрывом не накрыло. Делов-то.

— Легко у тебя, Анвар, на словах, да о том, что прошло давно, — вздохнула она. — А если отряды турок зажмут?

— Отобьемся, да и после взрыва не до дружины им станет. Самим бы спастись.

— Хороший ты человек, Анвар, хоть и татарин. Не пойму я ваш народ. Одни лютые, как звери дикие. Не щадят никого, младенцев, стариков рубят, баб, девок насильничают и горло им режут, как баранам, другие, напротив, такие же, как русские, спокойные, чинные, защищают людей.

Что ей мог ответить Баймак?

— Да, у нас вот так. Но, Лидуха, в каждом народе есть хорошие люди, а есть зверье. Чем русские лихие люди лучше крымчаков? Хуже они, потому как своих людей грабят, режут.

— Ты прав. Ой, не вижу Осипа!

— Не туда гляди… так… кажется, повозка Байгира. А ну-ка глянь, Лидуха, своими острыми очами, кто это вышел в арбе, что за рекой?

— А я знаю твоего Байгира? Встал татарин какой-то.

— Кто в арбе?

— Женщина, девица, отрок.

— Это они, да, сейчас сам вижу Камала.

Баймак поднялся, повернулся в сторону Коброны, махнул рукой. Оттуда в ответ также махнул Горбун.

— Ну, Лидуха, или как теперь звать тебя?

— Лейла.

— Ну, Лейла, наша очередь, едем в крепость, — садясь в арбу, сказал Баймак.

— Ой, мамочки, боязно!

— Твое дело сторона. Женщины у нас молчат, когда мужчины говорят. Вот и ты закутайся в платок и молчи. С чужими мужчинами говорить нельзя.

— Но с тобой же говорю?

— Так это здесь. В крепости, при людях, особенно при страже — ни-ни!

— Уразумела. Мне так даже лучше.

Она, не дожидаясь, закуталась в платок, одни глаза, подведенные углем, белели.

— Взгляд потупь. А то по очам, даже крашенным, видно, что не татарка ты.

— Вот все тебе не так!

— Делай, что говорю. Сейчас ты моя жена и должна повиноваться во всем.

— Я вот Осипу скажу, что ты меня женой назвал.

— Хоть князю.

Арба пошла вдоль Азовки к мосту.

Через некоторое время двинулся Агиш, за ними Гардай, Черный и после всех Туран. В отличие от семьи Байгира, арба Баймака зашла в крепость без остановки. Ретивый старший стражи, видно, ушел куда-то или ему надоело торчать в воротах, глотать пыль, а остальным туркам не было дела до проезжавших, что в крепость, что в поле. Арба подъехала к подворью Байгира.

Баймак спрыгнул с арбы, остановился. Посторонних нет, да и немудрено, темно уже. Ткнул ворота, они открылись. Он завел арбу во двор, прикрыл ворота и посмотрел на Лидуху: