Александр Бушков - Паруса и пушки [litres]

Начались казни. Объективности ради нужно уточнить, что за все сорокапятилетнее правление Елизаветы по религиозным мотивам было казнено лишь два человека. Причем не католики, а пуритане, очень уж громко требовавшие отмены в англиканской церкви института епископов. Всего по этому делу проходило около сорока активных агитаторов обоего пола. Женщин помиловали сразу, а мужчинам предложили свободу, если они покаются, отрекутся от своих заблуждений и поклянутся больше так не делать. Большинство с превеликой охотой это предложение приняло – лишь несколько особо упертых фанатиков отказались и остались за решеткой. Некоторые исследователи считают, что Елизавета и тех двоих помиловала бы, но их казни единогласно потребовали англиканские епископы, относившиеся к подобной агитации без всякого воодушевления.

(Была еще и третья жертва, погибшая за свои религиозные убеждения. Вот только тут уж ни королева, ни власти решительно ни при чем…

В Англии с незапамятных времен была традиция наряжать Майское дерево – дерево или просто высокий шест, богато украшенный разноцветными лентами. В один из майских дней устраивали праздник – плясали вокруг Майского дерева, а потом устраивали гулянку. Пуритане этот обычай ненавидели страшно, считая «языческим грехом». Чисто теоретически они были правы: это и в самом деле был далекий отголосок древнего языческого обряда – но именно отголосок, и не более того, повод для пьянки-гулянки. Точно так же у нас в России давным-давно забыли, что наша Масленица – тоже отголосок идущего из языческих времен обряда. Для нас это просто веселый праздник с ряжеными, сожжением чучела Зимы (за которым тоже наверняка стоит какой-то совершенно забытый языческий ритуал), блинами и выпивкой.

В общем, вокруг Майского дерева увлеченно плясали и католики, и англиканцы, и протестанты. В одной из деревень графства Суффолк отыскался особо стойкий ревнитель пуританской веры – и Майское дерево срубил. Разозленные местные жители, которым он сорвал праздник, отколошматили ревнителя веры так, что он через несколько дней отдал богу душу…)

Но это касается лишь чисто религиозных дел. Когда речь шла о заговорщиках и мятежниках, Елизавета сплошь и рядом срывалась в лютую жестокость, особенно теперь, когда речь шла о людях, всерьез намеревавшихся ее убить. Она вызвала лорда Берли и потребовала, чтобы для главных заговорщиков придумали еще более жестокую и мучительную казнь. Лорд развел руками: невозможно придумать что-нибудь более мучительное, чем казнь за государственную измену. Однако казнь можно и затянуть…

Так и поступили. Бабингтона и троих его ближайших сподвижников (по другим источникам – пятерых) буквально резали на куски несколько часов. Кричали они так, что впервые угрюмо замолчала лондонская толпа, для которой казни были развлечением. Кое-где заворчали, что это уж чересчур…

Учтя такие настроения, остальных повесили без затей – в том числе двух подростков, виновных исключительно в том, что они дали хлеба скрывавшемуся от властей Бабингтону. Марии Стюарт палач отрубил голову с третьего удара – двумя первыми только покалечил.

Чтобы реабилитировать себя в глазах того самого «общественного мнения», Елизавета провела «операцию прикрытия». Козлом отпущения она выставила своего секретаря Уильяма Дэвисона. Стала говорить, что смертный приговор она подписала «просто так», «для виду», и приводить его в исполнение вовсе не собиралась – вот только секретарь, проявив усердие не по уму, сглупа его отправил вместе с прочими бумагами. Венецианскому послу она так и заявила: «Приказ о казни был отдан только для того, чтобы успокоить общественное мнение, но дурак-секретарь дал делу ход, и вот случилось непоправимое…»

Вряд ли посол ей поверил – простодушные послы если и встречались, то разве что при Брежневе, когда проштрафившихся высокопоставленных партийцев в качестве почетной ссылки отправляли послами куда-нибудь подальше, пренебрегая тем, что в дипломатических делах они не смыслят ни уха, ни рыла. Но профессиональный дипломат, да еще в XVI веке, да еще венецианец, знающий толк в интригах… Нет, вряд ли поверил – как наверняка очень и очень многие.

Дэвисона судили, приговорили к тюремному заключению и законопатили в Тауэр – Дэвисон был не простым писаришкой, а, судя по всему, лордом, потому что судили его как раз лорды. Вдобавок наложили огромный штраф в 10 000 фунтов стерлингов. Правда, потом выпустили, на уплате штрафа не настаивали, и Дэвисон вновь стал личным секретарем королевы. Должно быть, он был как раз человеком умным, прекрасно понимал отведенную ему роль и помалкивал в тряпочку, смиренно поддакивая официальной версии: глуп-с, дурака свалял, уж простите…

С казнью Марии Стюарт Елизавета избавилась от главной опасности – покушений на ее жизнь. Теперь агентам Папы Римского, испанского короля и всем прочим не было никакой надобности ее убивать: в случае ее смерти наследником становился протестант Иаков Шестой, о чем было заранее объявлено во всеуслышание…

При известии о казни ощетинилась и оскалилась вся Европа – и католические властители, и протестантские. Никому не нравился опасный прецедент, когда коронованной особе сносят голову, как какой-нибудь мужичке. Казнь леди Джен Грей в свое время такого всплеска эмоций не вызвала – ее практически не знали в Европе, она правила (если только уместно это слово) всего девять дней и к тому же не была коронована. Зато Марию Стюарт в Европе прекрасно знали…

Елизавета к этому отнеслась философски – брань на вороту не виснет… Она прекрасно понимала, что Франция с ней воевать не будет – там бушевала гражданская война меж католиками и гугенотами и было не до войн внешних. Остальные тем более не ввяжутся.

Правда, оставался старинный враг – Испания. Вот испанский король готовился воевать всерьез – не из эмоций и даже не из религиозных поводов, а по соображениям насквозь практическим. Он огласил завещание, по которому Мария передавала ему права на английский трон, и стал готовить военный флот – благо весь католический мир только приветствовал бы свержение «еретички».

Флот этот с самого начала какой-то оптимист назвал Непобедимой Армадой. Как вскоре выяснилось, напрасно. В Лиссабоне собрали нешуточную силу – 131 военный и транспортный корабль, 8000 моряков, 19 000 испанских и португальских солдат и некоторое количество «нестроевых» – всего более 30 000 человек. Почему в Лиссабоне? Да потому, что недавно умер, не оставив наследников, португальский король, испанцы заняли Португалию, и тамошнее дворянство добровольно и с песней избрало Филиппа Второго своим королем, правда, выговорив себе некоторые льготы: Португалия в состав испанской империи не вошла, сохранив некоторую автономию.