Глеб Чубинский - Сеть паладинов

Капо Совета сер Томазо Гарцони задумчиво произнёс:

— Вы знаете, что каждый из главных вельмож в Стамбуле имеет собственную будущую вотчину в наших землях: великий визирь Синан присмотрел себе остров Корфу, его заместитель Ферхад — Каттаро, Капудан-паша Чигала — Чериго.

— По сообщению Марко Веньера, Синан и Чигала — главные и непримиримые враги Венеции. Оба только и ищут повода, чтобы напасть на нас, — заметил сер Градениго. — Есть ли у нас какие-нибудь возможности воздействия на них, кроме подкупа?

Сер Энрико Баленьо объяснил:

— Мы выясняли, как к ним подобраться. Они стали очень осторожны. И тот и другой не принимают пищи, не опробовав её через слуг. Стражу меняют каждые несколько недель. Их телохранители — лично верные люди, к которым не подступиться. Наконец, с началом войны все европейские послы в Стамбуле находятся под неусыпным наблюдением турок.

Государственный инквизитор Лоллино возразил:

— И что может дать устранение этих сановников? Устранив их, мы не изменим общую политику султанов!

— Мы всё время живём в ожидании, что османы вот-вот разорвут мирный договор, в любой момент, когда сочтут нужным. Так стоит ли нам тогда цепляться за этот мир, унижаться перед турком, уступать? — в сердцах проговорил советник Фоскарини.

— Я предлагаю возвратиться к Арсеналу! — воскликнул Консильери Николо Донадо. — Досточтимые советники, надеюсь, не забыли ещё закон Венеции, который гласит, что Республика должна обладать ста обычными военными галерами и двенадцатью большими. А знаете ли вы, что в Арсенале до сих пор стоят недостроенными десятки галер? Вот вам и ответ османам: необходимо немедленно ускорить работы в Арсенале!

— И пошлём чрезвычайного посла в Порту, и пусть он на приёме у султана торжественно объявит, что Венеция твёрдо придерживается нейтралитета! — предложил сер Федерико Бадоер.

В рядах советников послышались нестройный шум и восклицания.

— Ну, — усмехнулся кто-то, — турки тогда решат, что мы их смертельно боимся, и вообще перестанут считаться с нами.

— А может, всё-таки заключить договор с Папой, с императором?

В просторной зале стал нарастать неясный гул, в который слились тихие восклицания, возмущённый шёпот, несогласное бормотание, вздохи и едва сдерживаемые возгласы членов Совета Десяти. Он был прерван негромким покашливанием дожа.

— Наш нейтралитет незыблем! — напомнил он тихим, но твёрдым голосом. — Достаточно вспомнить, чего нам стоили все предыдущие коалиции с испанцами, Папой и императором! В 1537 году наш союз с императором против турок закончился для Венеции потерей Мореи [46]и множества островов и владений в Далмации. В 1571 году наш союз с испанцами и Папой закончился для Венеции потерей Кипра, унизительным миром и контрибуцией! Мы нейтральны и останемся нейтральны во что бы то ни стало, ибо эта война — не наша война! Мы должны сохранять благоразумие и не злить дикого зверя.

Наступила мёртвая тишина. Все понимали, что дож прав. Венеция не могла воевать. У Республики, несмотря на её легендарное богатство и хвалёное могущество, не было ни средств, ни солдат.

Позже, после споров, обсудили проект заседания: Совет Десяти постановил в ответе великому визирю Блистательной Порты от имени светлейшего мессера дожа твёрдо снять с себя обвинения в провокации против паломников, на ультиматум османов не отвечать, в Арсенале ускоренно вооружить ещё 50 галер и завербовать 9000 матросов, на острове Кандия провести мобилизацию.

Зловещие предчувствия войны окончательно заполнили пространство величественной залы и зябким ознобом проникли сквозь тоги и кожу советников. Вызвали мессера «Гранде», или Главного барджела — старшего офицера юстиции при Совете Десяти. Барджел, в подчинении которого находились сбиры, тайная полиция Венецианской республики, коротко доложил:

— Вчера ночью приговор глубокоуважаемого Совета Десяти над капитаном албанцем Витторио Капуциди был приведён в исполнение. Путём удушения свершилось правосудие над злодеем, казнённым за преступные действия против государства и чести Республики.

При словах барджела Великий Канцлер Агостино Оттовион, из своего угла мрачно прислушивавшийся к дискуссии, вздрогнул и поднял голову. Его зрачки сузились, он напряжённо оглядел членов Совета, которые выслушали исполнение приговора с обычным хладнокровием.

Барджел отступил в сторону. Секретарь зачитал проект решения Совета:

— За совершение законного правосудия вручить капитану «Гранде», главному барджелу, и его помощникам 106 малых дукатов, а также вручить 25 дукатов на милостыню уважаемым отцам капуцинам. Акт исполнения приговора зарегистрировать в секретном журнале Совета Десяти.

Вслед за этим вопросом Совет перешёл к выборам временных комиссий. Великий Канцлер поднялся со своего места и тихо вышел из зала.

Покинув овеянную величием и тайной залу трибунала, Агостино Оттовион вышел на площадку Золотой лестницы и, открыв дверь на её противоположной стороне, оказался перед узкой деревянной лестницей. Он тяжело поднялся по ступеням и попал в лабиринт тесных комнаток с низкими потолками, где на грубых скамьях за дубовыми столами трудилась целая армия секретарей в скромных чёрных платьях.

Это было его царство, царство княжеской канцелярии. В его подчинении находилось около сотни образованных, старательных и толковых работников — все, как и он, из читтадини [47]. В их ведении находилось всё делопроизводство Республики. Служба в канцелярии была пожизненной и почётной. «Соr nostri Status» — «сердце нашего государства», как сказано о них, — пружина государственного механизма Республики и морской империи, и в центре этой пружины находился Великий Канцлер. Оттовион принадлежал к одной из достойнейших семей читтадини, прославившей себя подвигами и жертвами в служении Республике. Среди его предков были капитаны боевых галер, секретари, резиденты-посланники, канцлеры.

Канцлер постоял немного в нижних комнатах, но, так как его сразу начали отвлекать расспросами и делами, поспешил подняться на следующую площадку лестницы и очутился в просторной зале, занимавшей все восточное крыло дворца. Стены залы уставлены высокими одинаковыми шкафами с изображением герба Великого Канцлера на каждом. В них хранились журналы — регистри — с текстами законов, протоколы дискуссий и выборов, бумаги Сената и Синьории.

В самом центре комнаты стояли стол и большая круговая скамья со скульптурными ножками, как кресла в церквях, — вот он, центр секретарской работы.

Коадъютор [48], молодой человек лет тридцати, при появлении своего шефа мгновенно вскочил из-за стола. Оттовион приветственно кивнул ему.