Игорь Болгарин - Гуляйполе [litres]

Нестор дернул Лашкевича за штаны. Раздался мелодичный звон.

– Як свинья-копилка дзенькаешь, – обрадовался Щусь.

Лашкевич, вздыхая, достал из кармана несколько монет. Прежде чем отдать их Нестору, спросил:

– А процент буде?

– Буде, – уверил Нестор. – По шее!

В ладонь Нестора легла мелочь.

– Там же товару рублив на сто.

– Я поторгуюсь! – весело подмигнул Нестор. Он оторвался от компании и, пробиваясь сквозь базарную толпу, направился к бричке с горшками.

Друзья издали видели, как он подошел к пожилому крестьянину – владельцу посуды, вступил с ним в переговоры. Вот Нестор показал туда, где над широкой, призывно открытой дверью белела надпись «Корчма». Дедок некоторое время колебался, и Нестор горячо его уговаривал. Потом старик принял у Нестора деньги и направился к корчме. По пути он пару раз оглянулся, видимо, чувствовал какой-то подвох в предложении хлопца.

Лепетченки, Щусь, Калашник и Лашкевич, разгадав замысел Нестора, стали подтягиваться к бричке.

Едва дедок вошел в корчму, как они оказались рядом с приятелем.

Понимали друг друга без слов. Нестор, Щусь и Калашник взялись за оглобли, братья Лепетченки и Лашкевич толкнули бричку сзади. И она тронулась, легко покатилась…

Вот они уже свернули за угол, в узкий переулок. Ускорили ход. Перешли на бег.

– По траве! По траве! Шоб без слидов!

Бежали, хохотали.

– Як тоби удалось?

– За казенкой дидка послав. Сказав, шо мени по малолетству не продадуть. Пообищав и йому половину штофа за труды.

– Ну, артист!

Бежали. Гремели на ухабах горшки и макитры.

Сгрузили все добро в старой кузне. Прикрыли бурьяном. Пустую бричку толкнули с пригорка вниз…

Под вечер все четверо, груженные макитрами и глечиками, пришли во двор соседки.

– Позвольте вернуть долг, тетка Дунька!

– Де взяли? – сурово спросила соседка. – Чуже! Не визьму!

– Купылы! – успокоил ее Нестор.

– Брешете!

– Собака бреше! Забирайте. А то у мене патроны ще есть! Все перебью!

– Ну, грець з вами! Заносьте!

Занесли в хату, расставили на доливке возле печи. И вышли. Нестор задержался в двери.

– Тот дидок, шо горшки продавав, сказав, шо таку посуду лучше в темноте держать. Не так выгорае. Так вы их это… под припичок.

– Я так и знала, шо крадени! – всплеснула руками соседка.

– Куплени, шоб мене чорты на том свити… Рубь заплатылы!..

…Вечером при свете лампы Нестор в который раз разбирал кольт. Протирал каждую деталь. Любовался. Снова собирал.

Медленно и тщательно наполнил барабан патронами. Из гильз приметно выглядывали округлые головки пуль. Они были чуть срезаны.

Прицелился в заплаканное оконце, повел стволом дальше.

Положил на стол. Оглядел хату, стены, сволок с засушенными пучками травы – куда бы спрятать. Встал на лежанку и сунул револьвер за икону Богоматери…

Нестору казалось, что за время своих странствий по Екатеринославской и ближним уездам Херсонской и Таврической губерний увидел и узнал он весь свой край с его ковылями, весенними тюльпанами и летними маками, буераками, балками, заплутавшими в густых плавнях реками, с курганами, скифскими «бабами», ревущими и кипящими днепровскими порогами. Казалось, узнал и его историю, которая звучала в романтических легендах о запорожских козаках, в сказках и, конечно, в думах и песнях, что пели, как встарь, украинские седые бандуристы, носившие расшитые, пусть порой и рваные, сорочки, выпущенные поверх необъятных, как мешки, козацких шаровар.

Песни у бандуристов в основном были грустные, про смерть, полон да про горилку, которая губит козаков. «Ой, Сечь – матерь, ой, Сечь – матерь, а Великий Луг – батько… Гей, шо в Луге можно заробыты, то в Сечи пропыты…»

А бывшая Запорожская Сечь – вот она, рукой подать, ниже последнего днепровского порога, на небольшом острове Хортица. В конном переходе от Гуляйполя. А сразу за Хортицей, по левому берегу Днепра, – Великий Луг, целая лесная держава, с озерами, лабиринтами речек. Деревья – до неба, а травы вдоль берегов такие, что скрывали конных с головами.

Отсюда, от Хортицы, от Великого Луга, начинались так называемые «вольности запорожского козачества». И тянулись они, эти вольности, далеко вниз по левому берегу Днепра через непроходимые, поросшие камышом, осокой да густым ивняком плавни на сотни верст. С бешеной скоростью, с грохотом промчавшись сквозь скалистые пороги, вырвавшись у Хортицы из теснины скал, Днепр здесь разливался вширь, успокаивался.

Чем можно заработать в Великом Луге? Ясное дело, нападениями на турок, ляхов, а если нет войны, то на проезжих купцов или набегами на хутора кулаков и богатеев. И до сих пор, рассказывали Нестору старики, водятся в Луге лихие люди. Вот жизнь! Но это – лишь остатки свободы…

Простор, воля, козацкое народовластие! Выборные атаманы, выборные гетманы! Было, было время! И как-то странно представить, что страна вольных козаков терялась в лесостепном пространстве, которое называлось Диким Полем. И раскинулось оно, это Поле, на огромной территории между Доном и Верхней Окой, от предгорий Кавказа до самого Дуная, упираясь на юге в Черное и Азовское моря…

Это было малообжитое пространство. Лишь на берегах морей кипела жизнь. Здесь некогда селились древние греки, римляне, византийские колонизаторы, генуэзские купцы. Они оставили после себя погребенные под слоем земли изящные амфоры, колонны, золотые и серебряные украшения, короткие мечи, шлемы, мраморные надгробья.

Фанагория, Пантикапея, Херсонес, Ольвия, Истр… Музыка, а не названия!

Конечно, основным товаром, ради которого высокоразвитые иноземцы проникали в глубины скифских степей, были не мед, не зерно и не шкуры. Люди! Рабы, крепкие, выносливые и плодовитые – вот какой нужен был товар. На дешевом труде безвестных рабов возникли и наука, и культура. Пока рабы гнули спину, аэды играли на кифарах, архитекторы рассчитывали прочность акведуков, а математики изобретали золотое сечение.

И вдруг в одночасье все рухнуло. Через равнинные, тучные, заполненные приречными пойменными пастбищами просторы покатились волны кочевников. Они шли, чтобы завоевать пустующие земли Дикого Поля. Готы, гунны, половцы, хазары, монголо-татары, авары, ногайцы, турки… Несть им числа! На короткий исторический миг возникла и канула в пучину времени граничившая с Диким Полем славянская Киевская Русь, смятая течениями рас и народов. Смяли и растворили пришельцы также и Византию, повивальную бабку окультурившейся Руси.

Но… Северная Русь, Московия, отодвинувшись от завоеванной и разоренной Батыем Киевской Руси в далекие заболоченные леса, одичавшая, но хранящая в себе и византийские, и варяжские гены, постепенно крепла, хотя и продолжала со страхом всматриваться в необъятные южные дали Дикого Поля. Оттуда то и дело приходили орды завоевателей и грабителей. Они не просто брали дань – эка невидаль! – а жгли, убивали, насиловали и уводили в полон десятки тысяч человек. После таких набегов жизнь на пепелищах начиналась сызнова.