Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

Император сидел неподвижно, упершись в Ивана Федоровича немигающим, тяжелым взглядом, словно прожигая его насквозь, торопясь добраться до самого его существа, вычислить самые сокровенные помыслы. Наконец он опустил глаза, решив, что вызнал уже достаточно, и то, что он увидел и прочитал, его в общем устроило.

– Что Ермолов был связан с моими друзьями четырнадцатого декабря, в это не верю, – продолжил Николай Павлович уже спокойно. – Подозрение было, подозрение остается, Чернышев настаивает, но фактов нет. Ты знаешь, что свойственник твой оправдал себя совершенно?

– Так точно, Ваше Величество. И я этому рад.

Двоюродный брат жены Ивана Федоровича, Александр Сергеевич Грибоедов с осени сидел в крепости, давая объяснения по делу о декабрьском возмущении. И недавно отпущен был, как не причастный ни к какой из ниток ветвистого заговора.

– Думали, что через него протоптали из Петербурга тропинку к Ермолову. Но если и вилась та дорожка, то коллежский советник Грибоедов о ней не слышал. В чем и клялся чистосердечно.

– Я рад этому известию, Ваше Величество, – повторил Иван Федорович. – И тем более рад, что собираюсь Грибоедова снова привлечь на службу. Мне нужны люди, знающие тамошние условия.

Император махнул рукой.

– Бери. Дозволяю. Тем более что работы тебе там будет не на одного человека и даже не на двоих.

Он перегнулся через стол и заговорил, сдерживая себя, медленно и отчетливо.

– Я недоволен Ермоловым. Он вел себя с персами шумно. Подталкивал их к войне исподволь. Надеялся, должно быть, разбить их быстро и составить себе славу великого полководца. А случилось не так, а случилось, что его начали бить. И проконсул наш потерялся. Я на него надеялся. Я ему поручал сначала удерживать персиян от окончательного разрыва. Мало нам Европы и Турции! Но когда сардарь Эриванский нагло атаковал наши войска, действовать надо было незамедлительно. А Ермолов таится: и от персов, и от меня. Я приказал ему доносить через каждые три дня, а уже две недели нет никаких известий. И что же вдруг узнаю: Ермолов сбит по всем пунктам. Елизаветполь уже у Аббас-Мирзы. Что там дальше: Кабардинская область, которой владеет некий Мадатос, князь, видимо местный, и прямая дорога к Тифлису…

Иван Федорович пошевелился, и государь оборвался на полуслове, уставившись на него подозрительно.

– Хочешь сказать? Говори, разрешаю.

Иван Федорович откашлялся, проклиная себя за неумение сидеть смирно. Великий князь, которого он знал юношей, исчез совершенно. В его теле образовался иной человек. Властелин огромной империи сидел сейчас по ту сторону письменного стола, и, как все государи, он не терпел, когда его поправляли, не любил получать советы, когда их не спрашивал. А поправить сейчас было необходимо. Потому что поправить императора мог кто-либо другой, тогда бы в высочайшей памяти засела заноза – мол, Паскевич слышал да промолчал, то ли не знал, то ли не осмелился. Но в любом случае выставил государя на осмеяние.

– Боюсь, Ваше Величество, что кто-то неверно вас информировал. За Елизаветполем лежит Карабахская провинция. И правит в ней князь Мадатов, генерал-майор русской армии.

Николай вскочил и быстрыми шагами кинулся за свой стол, средний, где работал по приходу Паскевича. Достал нужную бумагу среди отложенных, проглядел нужное место и пристально взглянул на Ивана Федоровича.

– Ты уверен?!

– Уверен, Ваше Величество! – твердо ответил тот, уже ощущая, как холодная капля катится вниз от шеи по позвоночнику.

– Ах, Фок, Фок! – укоризненно покачал головой император. – Что же полиция с нами делает – что ни донесение, все неправда. И без нее нельзя в государстве, и с нею не лучше. Ну, да мы, инженеры, верим не словам, а цифрам и планам. Давай-ка посмотрим.

Государь взял бумажную трубку, прислоненную к тумбе, и с помощью подскочившего Ивана Федоровича перенес на первый стол и раскатал по столешнице.

– Да, ты прав, отец-командир, в самом деле Карабах, а кабардинцы уже за хребтом… Но что же за карта! Одни пятна белые. Три дороги, четыре реки да пять городов. Как вести армию?

– Далекий край требует изучения, государь. Если мы там надолго.

– И это тоже на тебе. Помни! Мне говорил Чернышев недавно, что есть у него человек там. Военный, но держится фрачником. Отчаянной, говорит, храбрости и недюжинного ума. Ходит к горцам и какие-то области разведал довольно подробно. Узнай, кто таков, и привлеки к делу. Такие люди нужны всегда.

Иван Федорович кивнул, показывая, что понял и крепко запомнил.

– А этот Мадатов, что Карабахом правит. Наш или лишь числится? Откуда ты знаешь?

– Ваше Величество, услышал я эту фамилию лет двадцать назад, на Дунае. Вместе сражались с турками. Сначала был егерем, после гусаром.

– Как?! – повысил голос Николай Павлович. – Из пехоты да в кавалерию? Что за порядки были при брате в армии?!

– И тогда, Ваше Величество, случай был исключительный. Но сам он родом из Карабаха и на коне сидел с самого детства. Говорят, отчаянной храбрости человек: все ему нипочем – и штык, и сабля, и пуля, и ядра…

Он вдруг оборвался, опять укоряя себя за неловкость. Кто-то, вспомнил Иван Федорович, рассказывал ему, что нынешний государь в детстве боялся пушечных выстрелов, да и потом у него не было случая попривыкнуть. Но Николай Павлович махнул ему – продолжай.

– Потом дрался с французами. Проявил себя в сражении при Борисове. Дальше преследовал Бонапарта в Европе, под Лейпцигом командовал гусарской дивизией. Ну а потом уже Ермолов выпросил его с собой на Кавказ. Я с ним пока не знаком, но слышал, что кавалерист божьей милостью.

Последняя фраза не понравилась императору. Он сам считал себя изрядным кавалеристом и соперников не терпел.

– Ну, знаешь, отец-командир, в седле сидеть и саблей махать – еще не значит управлять конницей. Вот выпустить твоего Мадатова на плац перед полком тем же гусарским и посмотреть – сколько перестроений он выполнит за четверть часа… Кстати, Мадатов, Мадатов, где-то я тоже эту фамилию слышал… Точно! Он женился на фрейлине жены брата. Софья… Софья Муханова. Значит, она туда спряталась – за Кавказ. Хорошо!

Но тон императора не предвещал ничего хорошего ни бывшей фрейлине Елизаветы Алексеевны, ни ее храброму мужу.

– Ну, а теперь все-таки к делу. Поедешь в Тифлис. Буду рад, если ты до него доберешься. Но не удивлюсь, если вы с Ермоловым встретитесь перед Кавказом где-нибудь здесь, не на Тереке, а на Кубани. Впрочем, я уже послал туда Дибича, он поможет. В любом случае, Кавказ нам нужен. Здесь, по хребту, граница Российской империи. Но и то, что дальше, тоже желательно сохранить. Свои рубежи легче защищать извне, нежели изнутри. Главный же враг наш – Турция. Она стоит на Черноморском побережье, она угрожает Грузии, она угрожает Крыму. Она держит Грецию, держит придунайские княжества. Десятки миллионов христиан под пятой у султана. Персия наш враг по недоразумению и наущению англичан. Войну эту надо заканчивать быстро. Но на территории персов. Как можно ближе к резиденции шаха. А замирившись, заключив договор на наших условиях, повернуть орудия и штыки к западу. Турки – враги тебе, Иван Федорович, известные. И персов надобно убедить, что не Россия враг им, но – Турция. А когда повернемся спиной к Индии, и англичане перестанут беспокоиться нашим присутствием.