Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

– Остаются проливы, Ваше Величество, – осмелился вставить Паскевич. – В прошлую войну с Турцией англичане, хотя и наши союзники, предпочитали оставить Босфор турецким, чем увидеть его в наших руках.

– Да, англичанка гадит, где только может, – отозвался Николай Павлович, не отрываясь от карты. – Ну да о проливах поговорим, когда их увидим. Пока же, отец-командир, перед нами Иран. Поезжай, осмотрись и заканчивай. И все делать надобно быстро…

Иосиф Антонович Реут [22], командир сорок второго егерского, был в смятении. Два приказа лежали у него на столе, три донесения, и свести пять документов в один он никак не видел возможным.

Полтора месяца назад военный правитель трех закавказских провинций генерал-майор князь Мадатов объявил ему, что отбывает в отпуск по болезни. Полковник Реут и сам видел, что у князя больные легкие. Из каждой поездки по стране он возвращался измученный и еще несколько дней отлеживался в своем доме, прежде чем отправиться дальше в Тифлис. В столице его ждал командующий, в столице у него также был дом, которым управляла жена, княгиня Софья Александровна. Мадатов перевез ее в город из-под Шуши, после того как на Чинахчи, родовое имение Мадатова, напала большая банда, которую вел знаменитый в горах белад Абдул-бек табасаранский.

Здесь же, под Шушой князь продолжал удерживать дом, наполовину особняк, наполовину замок, какими, впрочем, были все места обитания знатных людей Кавказа в то смутное время. Крепкие, высокие стены, надежные люди, порох, свинец, кинжалы да шашки – все имелось и в доме Мадатовых, а управлял средствами жизни Петрос Мурадян, мрачный, неразговорчивый человек, казавшийся, под стать своему имени, высеченным из камня. Под его-то присмотром князь отлеживался, прежде чем решался предстать перед глазами жены и начальства.

Реут уже опасался, что в один несчастливый день князь вовсе не вернется или же, раскинувшись на тахте в своем кабинете, не сумеет подняться. А потому и не был особенно удивлен, узнав, что генерал-майор Мадатов отбывает лечиться в Горячеводск, а его – командира сорок второго егерского, оставляют старшим по военной части.

Оба они, и генерал, и полковник, знали, что не слишком удачное время было для отпуска. Но знали и оба, что болезнь никогда не подступает в дни относительно свободные, а, напротив, накидывается именно в тот момент, когда и прочие дела грозят задушить, задавить, расплющить. Оставшись один, Реут постарался прежде всего увеличить число лазутчиков. Здесь он вполне полагался на того же Петроса Мурадяна, которого ему отрекомендовал генерал Мадатов. И дважды в день, утром и вечером, Петрос приходил к полковнику в дом, который тот избрал своей штаб-квартирой. Входил, садился без приглашения у стены и спокойно ждал, пока полковник завершит другие дела и отошлет из помещения лишних. После этого приближался к столу, доставал из газыря черкески лист бумаги, исписанный мелким почерком и свернутый в тугую трубочку. Расправлял донесение на столе перед Реутом и тут же, на словах, пересказывал полковнику суть сообщения. Кто доставлял эти новости, кто их заносил на бумагу, Реут не знал и не считал нужным допытываться. Единственный раз, в первый же день он задал Петросу ненужный вопрос. И тот объяснил русскому офицеру совершенно спокойно, что сведения доставляют ему, Петросу, надежные люди. И будут доверять ему дальше, если, конечно, он, Мурадян, никому не откроет их имена. Именно он, Петрос, и намерен держать ответ и за точность фактов, и за безопасность тех, кто их сообщил.

Главное донесение сегодняшнего утра сообщало, что армия Аббаса-Мирзы позавчерашний день перешагнула Аракс и движется на Шушу. Под началом наследника иранского трона шестьдесят тысяч конницы и пехоты да около трех десятков орудий. Кроме того, посланцы Насиб-Султанэ скачут во всех направлениях и будоражат местных татар.

Зная местные обычаи и привычки, Реут поделил число персов надвое, но все равно выходило ужасно много. Он не сомневался, что главное направление неприятеля будет на Карабах, как кратчайший маршрут к Тифлису. А он может выставить против накатывающейся массы едва ли три тысячи штыков и шашек. Один батальон стоял в Шемахе, ближе к Каспию, другой выдвинут был к границе, в Герюсы. И под рукой Реута оставалось всего пять егерских рот да четыре сотни казаков полка майора Молчанова.

Не то чтобы Реута пугали числа. Он был с Котляревским при штурме Ахалкалаки [23]еще молодым поручиком и получил за сражение орден Святого Георгия. Но его знания, его ощущения никак не подкреплялись приказами главнокомандующего. Как человек военный он привык исполнять распоряжения. Беда заключалась в том, что оба приказа, подписанные Ермоловым, друг другу противоречили, и оба были неисполнимы.

Согласно одному он должен был принять в подчинение еще две егерских роты и такими силами укрепить полковую штаб-квартиру в имении Чинахчи. Но посланные ему роты, скорей всего, наткнутся на быстро двигающихся персов и не смогут пробиться к Шуше.

Второй же приказ предписывал в случае вторжения уничтожить полковое имущество и ускоренным маршем отступать на Елизаветполь и далее на Тифлис. Это распоряжение представлялось вполне резонным, но пришло с большим опозданием. Реут понимал, что персы могут легко нагнать его на марше и тогда просто задавят, навалившись всей тяжестью. Кроме того, он до сих пор не имел никаких известий о батальоне Назимки. Сниматься же и уходить до прихода гарнизона, стоявшего ранее в Герюсах, значило обречь три роты на верную гибель.

Два же других донесения касались мест отдаленных, но достаточно важных и для самого Карабаха. В одном сообщалось, что Тифлисский полк оставил и Большой Караклис, и берега озера Гонча. Это означало, что Ермолов стягивает войска для защиты Тифлиса. Но также, глядя на карту, Реут видел, что правый фланг Карабахской провинции остался незащищенный, и войска эриванского Гуссейн-хана могут подойти в любую минуту.

Последняя же записка извещала полковника в выражениях весьма осторожных, что в городе Елизаветполь, бывшая Гянджа, зреет опасный заговор. Обитатели мусульманских кварталов запасаются втайне оружием и готовы при первом же поражении русских напасть на небольшой гарнизон, оставшийся в столице соседнего ханства. Но это означало, что и путь в Тифлис будет егерям совершенно отрезан.

Недоумение свое он высказал сидящему напротив старшему после него офицеру полка. Майор Клюки фон Клюгенау [24]славился своей храбростью, с гордостью носил три русских ордена, полученных за восемь без малого лет службы в Кавказском корпусе. Он служил австрийскому императору, получил контузию в битве под Лейпцигом, а когда после отречения Наполеона союзные армии начали сокращать, попросился в русскую службу. Он был ровно на середине четвертого десятка своей богатой приключениями жизни, носил густые усы и упрямо выпячивал вперед нижнюю челюсть.