Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

Они продержались в замке около трех часов. Петрос и сам бы не поверил, что их достанет сопротивляться так долго. Первые всадники не решились приступать к стенам, подождали пехоту. Сарбазы кинулись было сперва наобум, но тут же отступили, оставив сзади десяток тел.

– Хорошо! Хорошо! – крикнул Петрос. – Смотрите – ни один не пошел к Шуше. Еще час, еще час, люди, и не догонят ни русских, ни даже женщин!..

А потом он и думать забыл о Шуше, о русских, о женщинах. Подошли еще батальоны и повели уже правильную осаду, засыпая пулями из укрытия защитников на стенах, у бойниц в доме, в то время как другие пробовали пробраться в мертвую зону и оттуда уже закинуть за парапет крючья с привязанными веревками. Но действовали персы не слишком настойчиво, больше обозначая действие, чем действительно отваживаясь на приступ. Петрос понимал, чего они дожидаются, и знал, что против ядер он и его дружина не продержатся и четверти часа. Но пока можно было сопротивляться и держать свою цену на каждый стакан крови, на каждую голову. И он кричал, ободряя тех, кто мог его слышать, и стрелял, радуясь, когда пущенная пуля доходила до цели, и озабоченно покачивая головой в случае промаха. Время шло, они тратили порох, свинец, а запасы можно было брать только у мертвых. А их становилось все больше. Уже треть дружины лежала без дыхания и движения; кто ничком, кто навзничь, кто вовсе перевесился за парапет.

Стукнуло слева. Петрос рванулся на звук, обрубил веревку, по которой уже взбирались сарбазы, и довольно ощерился, услышав, как закричали внизу. Но тут он увидел орудия и понял, что это конец.

Четыре пушки выкатили персы и разворачивали, ставя в ряд. Прислуга суетилась, вращая колеса, поднимая и занося лафеты. А в стороне верхом стоял и наблюдал за работой топчи-баши, командир артиллеристов. Петрос только успел подумать, что не похож он на перса, но слишком задержался на открытом месте, и одна из пуль прогремевшего залпа ударила в правый бок. Его отбросило в сторону, он закатился под парапет, разорвал бешмет, достал вату и заткнул рану. Настоящая боль еще не пришла, и Петрос усмехнулся, подумав, что, может быть, она не успеет вовсе. Он перекатился, схватил уроненную винтовку и, торопясь, опустил в ствол заряд и пулю. Когда же он снова выглянул за перепет, все четыре пушечных жерла уже наставлены были на замок. Петрос повел ствол, выцеливая офицера, но тут первое ядро ударило в стену, подняв пыль и испортив ему прицел. Пуля ушла далеко в сторону, а дальше сразу три ядра ударили точно в ворота.

На стенах оставаться было бессмысленно. С десяток крюков взлетели снизу, и сотни сарбазов бежали к разбитым створкам.

– В дом! Все, кто еще слышит, в дом! – завопил Петрос, кидаясь к лестнице.

Во дворе рубились. Он свалил одного сарбаза, проскочил под клинком другого, и тут страшный удар в голову ошеломил его, бросив на землю.

Когда Петрос очнулся, бой уже был закончен. Он смотрел над собой, в небо, но не мог разглядеть ни одной звезды. Только кровавые отблески зарева от горевшего строения где-то на задах. Дом еще стоял, сарбазы бегали взад-вперед, вынося вещи и складывая их в общую кучу. Другие шатались по двору, обшаривая мертвых и чужих, и своих.

Всадник въехал во двор и остановился над Петросом.

– Что же, Мадат-паша, – сказал Абдул-бек. – Ты разрушил мой дом, теперь я смотрю за тем, как погибает твой. Об одном я жалею – нет тебя рядом, и я не вижу твой страх, твою горечь.

Петрос аккуратно, медленно потянул из-за пояса пистолет. Когда оружие освободилось, он взвел курок и быстро прицелился. Но Абдул-бек услышал металлический звук и тут же не глядя швырнул в ту сторону нож, прятавшийся в ножнах кинжала. Он попал в Петроса, не ранил, но сбил прицел, и пуля, взвизгнув, ушла вверх, прямо в ночное небо.

Набежали люди, сарбазы и другие, по виду татары или горцы, пришедшие из-за хребта. Схватили Петроса, вздернули на ноги и повернули к беку. Кто-то узнал управляющего замком и выкрикнул его имя.

– Хорошо! – сказал Абдул-бек, очищая рукавом поданный ему нож. – Нет господина, но есть слуга. Покажите ему, как рушится его дом. А после – убейте.

Державшие Петроса потащили коменданта на середину двора. Как раз в этот момент из дверей выбрасывали клавикорды. Сломанная створка мешала вынести инструмент, и носильщики выбивали его ногами, торопясь убраться из дома. Верхний этаж уже загорелся. Полыхали и дворовые постройки. В конюшнях ржали запертые там лошади.

– Что же вы делаете! – забился из последних сил Петрос. – Лошадей выведите, вам же еще пригодятся!

Он вырвал руку, свалил солдата, но его ударили прикладами в спину и потащили по земле. У самой конюшни четверо схватили, подняли, раскачали и бросили внутрь. Страшный жар охватил Петроса.

– Мама! – крикнул он жалобно, прижимая ладони к лицу, но и сам себя не услышал за бешеным ревом огня…

– Не нужно было жечь дом Мадат-паши, – упрекнул Абдул-бека наследник иранского трона. – Сейчас мы могли бы праздновать нашу победу не в этой лачуге.

Прежде чем ответить, табасаранец обвел взглядом комнату, в которой Аббас-Мирза собрал своих лучших военачальников. Двухэтажный дом старосты селения Чинахчи срублен был из бревен чинары и дуба, которые доставили сюда за десять-пятнадцать верст. Крепкий, просторный дом получился у первого человека в селении. В Дагестане Абудл-бек редко встречал такие дома. Но и командующий персами тоже был прав. Его китайский фарфор с красными драконами на небесно-голубом поле странно смотрелся рядом с бревенчатыми стенами, слегка лишь завешенными коврами, дешевыми и потертыми временем.

– Мне трудно было сдержать людей, – осторожно ответил табасаранец, – и своих, и твоих. Бой был нелегкий, мы потеряли многих, и воины подчинились справедливому гневу.

– Они хорошо сражались, эти армяне, – согласился Аббас-Мирза. – Если бы наша славная артиллерия не проявила свою удивительную меткость, мы бы оставили еще сотни две под этими стенами. Хороших наставников присылает к нам английский король.

Ричард Кемпбелл отвесил его Высочеству, иранскому принцу, глубокий поклон. Он рад был возможности привстать хотя бы на десяток секунд. От долгого сидения на подушках у него затекла спина. Опустившись, он захватил из стоявшей перед ним чаши горсть изюма, смешанного с перетертыми орехами и медом.

– Ворота разлетелись в щепки, – продолжал Абдул-бек, – но люди Мадат-паши рубились на стенах и во дворе… Когда горит дом твоего врага, дым пахнет вкусней, чем от костра с мясом барана.

– Во дворе замка Мадат-паши пахло кониной. Жареными карабахскими жеребцами, – заметил Амир-хан, обмакивая пальцы в чашу с водой, которую обносил вокруг пиршественного стола молодой красивый прислужник. – А ведь нам могли пригодиться эти лошади. Мне сказали, что половина лучших лошадей завода Мадат-паши сгорела в конюшнях.