Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

Валериан посмотрел на Новицкого, и тот согласно кивнул.

– Три ночи назад прошел Кубу и начал подниматься к Хозреку.

– Вот-вот, а дальше Авария, которая тоже мечтает отомстить нам за поражение под Лавашами [40]. Если заполыхает Кавказ, мы все сгорим здесь, рядом с Курой. И еще одно – Реут в Шуше мог рассчитывать на помощь, что придет из Тифлиса. Нам ожидать подкреплений неоткуда. Мы – все, что есть в России здесь и сейчас. Я уверен, что мы должны принимать бой. И более того – атаковать сами.

Он оборвал сам себя на высокой ноте и выпрямил спину.

– Но наши силы, ваше сиятельство, – начал несколько робко Симонич; полковник уже вполне переметнулся на сторону генерала Паскевича и старался проявить свое усердие на глазах будущего командующего корпусом. – Какое превосходство у персов. Да они задавят нас одной массой.

– У Котляревского при Асландузе соотношение казалось еще худшим, – отрезал Валериан. – Однако же он опрокинул того же Аббаса-Мирзу. Да и мы с вами, граф, при Шамхоре тоже не считали противника.

Паскевич поднял голову и пристально посмотрел на Мадатова. И взгляд его в полумраке шатра, едва освещенного несколькими свечами, показался Валериану столь же темным, сколь и его собственное будущее.

– Итак, мы поняли, что генерал Мадатов предлагает решительное сражение. Какие еще существуют точки зрения, господа?

Алексей Александрович Вельяминов понял еще в Тифлисе, что время Ермолова на Кавказе прошло и более не вернется. С новым государем судьба империи поворачивалась, увлекая за собой каждого человека. Во всяком случае тех, кто оказывался в поле внимания государства. С новой эпохой приходили новые люди, вытесняя на обочину тех, кто не был готов следовать им. С точки зрения карьеры, он это хорошо понимал, куда выгодней было принять сторону пришлого генерала. Его успехи, его удача потащат за собой все окружение; а в случае провала один он, генерал Паскевич, окажется виноватым перед Санкт-Петербургом.

Но генерал Вельяминов четверть века отдал русской армии, и военное дело стало не просто его профессией, а частью его существа. Он уперся кулаками в стол, как совсем недавно Паскевич, и заговорил мрачно, тяжело, глядя поверх голов туда, где в полутора десятках верст грузно ворочалась персидская армия.

– Я полностью согласен с генералом Мадатовым. К сказанному могу добавить только, что, заперевшись в городе, мы лишаем себя одного из наших важнейших тактических преимуществ – энергии штыкового удара.

Вельяминов замолчал. Паскевич, уже не спрашивая, повел взгляд вокруг стола, и все собравшиеся в шатре кивали, показывая, что солидарны с генералами Мадатовым и Вельяминовым. Все – Шабельский, Греков, Попов, Ромашин, Новицкий, казаки, артиллеристы, все офицеры Ермоловской выучки. Даже Симонич, покрутив головой, возвел глаза к полотняной крыше и вздохнул, показывая, что и для него дело превыше всего.

– Решено!

Паскевич хлопнул ладонью по столу и поднялся.

– Завтра мы дадим персам сражение, которого они так добиваются. Господа Вельяминов и Мадатов, через час жду от вас диспозицию. Остальные свободны. Готовьте войска.

Офицеры также вскочили и заторопились к выходу. Вельяминов пробился к Валериану и положил тому руку на плечо у эполета.

– Рано радуетесь, князь. Подождите. Вот поколотят нас завтра, достанется на орехи именно вам и мне.

Валериан вывернул шею и свирепо усмехнулся в лицо начальнику штаба Кавказского корпуса.

– А вот это завтра мы и узнаем. Командиры полков, – повысил он голос, – прикажите выдать людям двойную порцию водки!

– И трубите отбой! – добавил столь же решительно Вельяминов. – Всем отдыхать. Подъем в четыре. Надо успеть подойти туда затемно…

Персы появились, когда солнце уже довольно поднялось над горизонтом и палило почти в полную свою силу. Показались, как всегда бывает, мгновенно и неожиданно, хотя тысячи пар глаз, десятки подзорных труб выглядывали их с мучительным напряжением. Еще секунду назад равнина была чиста, и вдруг она зачернела, покрылась массой людей, животных и орудий. И вся эта масса быстро расходилась по сторонам, захватывая пространство вправо и влево, насколько хватало взгляда, и так же споро приближалась к русскому войску.

Через четверть часа Валериан уже наверняка мог оценить и планы, и намерения Аббаса-Мирзы. Командующий армией неприятеля решил в полной мере использовать свое превосходство в силе. Он выставил в одну линию восемнадцать батальонов сарбазов, «головой играющих» пехотинцев, растянув их, как только мог. В разрывах стояли орудия группами по три и четыре ствола. Всего в первой линии Мадатов насчитал двадцать пять пушек.

Кавалерию Валериан оценил тысяч в тридцать. Конники вились и клубились, поднимая тучи красноватой пыли; шах-заде разделил их на две примерно равные части и поставил прикрывать оба фланга. Во второй линии персов шли части горной артиллерии – сотни верблюдов, несших на специальных седлах бронзовые фальконеты, орудия небольшие, но способные выбрасывать десятки свинцовых пуль. Где-то вдали оставался резерв Аббаса-Мирзы. Валериан предполагал, что тот непременно удержит при себе два батальона гвардии джамбазов – «душой играющих», и сколько там у него было эскадронов кавалерии, обученной европейскими инструкторами. По тому, что он видел год назад у Худоперинского моста, Мадатов заключил, что регулярной конницы у персов никак не больше четырех тысяч.

Намерения же наследника персидского трона были просты, но основательны. Насиб-султанэ предполагал воспользоваться своим шестикратным перевесом в численности, охватить русских с флангов и раздавить их, оказавшихся в кольце, навалившись всей массой своего войска. Валериан подумал, что, будь он на месте Аббаса-Мирзы, тоже, наверное, не стал бы искать сложных путей к победе, выбрав самый простой и короткий. Но никогда бы он не стал так рисковать, растягивая первую линию, истончая ее почти до прозрачности. Слабый центр у неприятеля – вот что сразу заметил Валериан. «И не похоже, – заметил он себе самому, – чтобы особенно были усилены фланги».

Паскевич же, посоветовавшись с ним и Вельяминовым, напротив поставил русский отряд компактно, словно бы сжав одним кулаком. В первой линии стали полки Ширванский, Грузинский, Херсонский. В центре между ними выставила жерла артиллерийская батарея; двенадцать орудий, также готовых обрушить картечь, гранаты и ядра едва ли не в одну точку. Во вторую линию стали егеря и карабинеры. Два каре, по две роты в каждом, выдвинулись на флангах уступами, готовые принять на себя удар вражеской кавалерии. Нижегородский драгунский полк оказался в третьей линии, а батальон гренадеров и еще шесть орудий русский командующий оставил в резерве.