Владимир Соболь - Воздаяние храбрости

– Командиры полков! Прикажите людям снять ранцы!

Прыгнул на землю, уверенно спружинив коленями. Вороного подхватил Василий и повел в сторону.

Солдаты полков первой линии шеренга за шеренгой отбегали в сторону, стаскивали с плеч лямки заплечных мешков и складывали заспинный груз в кучу. Живые вернутся победителями и заберут оставленное имущество, а мертвым и побежденным лишняя ноша уже не нужна.

Валериан прошел к херсонцам, поздоровался за руку с Ромашиным и стал с ним рядом, обнажив шашку. Все приказы уже были отданы, все слова сказаны, оставалось лишь действовать. По прошлому опыту дружинника в отряде деда Джимшида, командира роты в батальоне Буткова, командира эскадрона в полку Ланского он знал, что никакие убеждения, награды, розги, шпицрутены, даже пуля не понуждают так солдата идти вперед, как пример командира, рвущегося в самую гущу боя. Он взглянул на тьмы, тьмы и тьмы персов, заполонивших равнину, и ему показалось, что темная линия войска Аббаса-Мирзы зашевелилась и продвинулась несколько ближе.

– Ваше превосходительство! – услышал он справа хрипловатый густой голос. – Прощеньица просим, но интересуюсь спросить: как же так – вы и в пехоте?!

Валериан обернулся, раздосадованный и тем, что оторвали его от мыслей, и тем, что низший чин осмелился заговорить с ним во фронте. Но, едва увидев, кто его окликнул, расслабился и усмехнулся. Таким солдатам он прощал все, ну – практически все. Он помнил этого сурового кряжистого унтера еще по сражению под Хозреком и сам бы повесил ему на грудь крестик солдатского Георгия, если бы тот уже не был отмечен этой наградой.

– А я, Орлов, – объяснил унтер-офицеру генерал-майор князь Мадатов, – вступил в службу подпрапорщиком в гренадерском полку. Гвардии Преображенском. Слыхал? Да потом еще егерем верстами у Дуная кружил. Вот, видишь, и пригодилась наука.

Он отвернулся, пригляделся к лохматой туче персидского войска, что грозно нависала над небольшим русским отрядом, и хотя медленно, но неуклонно продвигалась вперед. Встряхнулся и бросил Ромашину:

– Начинайте, полковник!

Ромашин вытянулся, приподнимаясь на носках, взмахнул шашкой и закричал, запел на высокой ноте, раскатываясь на гласной:

– По-о-олк!

– По-о-олк! – вторил ему граф Симонич.

– По-о-олк! – отозвался подполковник Греков.

– Марш! – слитно ударили командиры полков Херсонского, Ширванского, Грузинского.

И тут же резким стаккато пробежались по натянутой коже барабанные палочки. Три полковые колонны зашевелились и, сдвинувшись с места волевым усилием командиров, медленно покатились вперед.

Генерал Вельяминов стоял верхом у батареи и руководил огнем артиллерий так же спокойно, как если бы сидел в деревянном кресле за столом в штабе корпуса. Двенадцать пушек отряда, разделившись на три дивизиона, били по очереди через головы штурмовых колонн первой линии. Вельяминов знал, что после каждого залпа в линии вражеской армии появляются страшные бреши. Но пока пороховой дым рассеивался, неприятельские раны успевали затянуться, и Алексей Александрович видел вдали все ту же стену, составленную из человеческих тел, сурово щетинившуюся отточенной сталью.

Артиллерия Аббаса-Мирзы тоже начала посылать гранаты и ядра. Одно ударилось в землю у ног кобылы Вельяминова и запрыгало дальше чугунным тяжелым мячиком. Лошадь нервно перебрала ногами, и всадник ободряюще похлопал ее по шее. Уже и фальконеты верблюжьей артиллерии принялись осыпать пулями наступающих русских. Животные ревели, стоя на коленях, вытягивали шеи, стараясь отвернуться от дымящих и гремящих чудовищ, притороченных к их горбам.

Персидская граната лопнула, не долетев, подняв с места удара ошметки земли и мелкие камушки, сыпанувшие по наступающим шеренгам. И тут же вдогон снаряду уже свинцовыми прутьями хлестнул по русским рой пулек, посланных фальконетом горной артиллерии. Закричали люди, падая на твердую землю; барабаны на миг сбились с ритма, но тут же выправились и затрещали угрюмо, выводя угрожающие слова:

– Бу-де-те – у-би-ты! Бу-де-те – у-би-ты!..

«Кому они каркают, сучьи дети? – подумал Валериан. – Неужели своим же?»

Он измерил взглядом дистанцию до персов, накатывавшихся навстречу, и пошел быстрее, подчиняясь знакомому импульсу боя, уже поднимавшемуся к сердцу. Колонны потянулись за ним, и барабаны радостно зарокотали в новом темпе.

– Бу-де-те – у-би-ты! Бу-де-те – у-би-ты!.. Все – ос-та-не-те-сь здесь!..

Годы службы приучили Валериана не пригибаться при выстрелах, не кланяться свистящим пулям. При новом залпе чужой артиллерии он только приподнял чуть плечи и упрямо наклонил голову, словно набычился. А идущий справа ражий унтер Орлов вдруг охнул и мешком осел вниз. Валериан поймал движение боковым зрением и, задержавшись на мгновение, нагнулся и выхватил ружье из ладоней, раскрывшихся словно бы нехотя. Бросил шашку в ножны и вскинул ружье, оперев ложе солдатского оружия на генеральские эполеты.

– Бу-де-те – у-би-ты! Бу-де-те – у-би-ты! Все ос-та-не-тесь здесь!..

Вельяминов наблюдал, как удаляются от него колонны, и прикинул в уме, что через два залпа придется переносить огонь дальше. Он подумал, что, может быть, стоит отдать приказ немедля и потревожить персидскую легкую артиллерию, что безостановочно била по русским колоннам, осыпая их смертоносным градом.

Шестьдесят тысяч против двенадцати? Что толку лупить ядрами прямо по фронту, когда образовавшиеся бреши тут же заполняются ступившими вперед из задней шеренги. Он вдруг подумал, что с тем же успехом его двенадцатифунтовые могли бы бить по валам, накатывающимся на берег из моря. На мгновение вода расступается перед падающим ядром и тут же смыкается, не оставляя никакого следа человеческого усилия. «Прилив времени, – подумал Алексей Александрович, усмехнувшись. – Ни Клаузевиц, ни Жомини никогда не имели дело со временем. Враг страшный, против которого бессильны увертки тактики и стратегии. Можно только держаться и надеяться, что когда-нибудь череда валов вдруг отхлынет и можно будет как-то занять освободившееся место…»

Треуголка слетела у него с головы, будто бы какой-то невежа сорвал ее в приступе неуместного мальчишеского веселья. Оказавшийся рядом артиллерийский поручик подхватил шляпу с земли, осторожно стряхнул с нее пыль обшлагом мундира, впрочем, тоже уже закопченного, и подал Вельяминову. Тот расправил убор, покосившись на пулевое отверстие, зиявшее под верхним углом, надел и, еще расправляя, вдруг закричал в полный голос. Огромная масса конницы выдвигалась из-за правого рога персидской пехоты. Намерения ее были очевидны: пройти вдоль горных уступов и, развернувшись, навалиться массой на левый наш фланг.