Владимир Соболь - Время героев

Он опустился в кресло, запахнул полы халата и вдруг с тайным удовольствием подумал, что и Новицкий не смог провести дело лучше. «Но лучше бы, — заключил он, — лучше бы это дело вёл тот же Новицкий...»

Грозная мало изменилась за два года, что Новицкий не бывал в крепости. Всё те же земляные валы, всё те же пушки, присевшие на барбетах [54] Искусственные сооружения, на которые устанавливали крепостные орудия. и зорко выцеливающие врага на том берегу Сунжи; гарнизон по-прежнему ютился в землянках, зато у стены, обращённой к форштадту [55] Поселение, что находится вне крепости. , поставили два длинных одноэтажных строения, кое-как зашитых горбатыми досками со многими щелями. Атарщиков ткнул в одну рукоятью плети, и та провалилась насквозь. Казак с недоверчивым изумлением покачал головой.

— Задувает-то, поди, через такую дырищу. Вот где байгуши живут! Хоть и крещёные, а всё одно — байгуши.

Семён употребил слово, которым горцы клеймят своих отверженных, нищих по рождению и лентяев по духу.

Деревянные дома занимали, как и предположил сразу Сергей, канцелярские, провиантские и прочие службы. На обросшего Новицкого, грязного, загорелого, высохшего, обвешанного оружием поверх рваной одежды, воззрились опасливо и только, когда вошедший заговорил, признали в нём своего, пригласили сесть, предложили водки и чаю. Извинились поспешно.

— Ничего, ничего, — довольно похохатывая, приговаривал Новицкий, присаживаясь на грубо сколоченный, с занозистым сиденьем табурет и привычно передвигая кинжал. — В первой крепости, куда вышли, вообще чуть не застрелили. Часовой у ворот кричит: «Стой! Кто идёт?!», а я ему по-черкесски: «Свои, свои едут!..» Забыл русские слова за три месяца. Слышу — уже курки щёлкают. Тут от страха онемел вовсе. Хорошо — казак-проводник выручил. Как закричал — солдаты сразу своего в нём признали. Нехристи, говорят, так ругаться не могут.

Несколько потных, оплывших чиновников от гражданской и армейской администраций, сгрудившиеся вокруг гостя, рассмеялись с готовностью. Эти люди, словно вросшие в свои стулья, обрадовались нежданному развлечению и старались изо всех сил выказать своё удовольствие, тем более что о Новицком слышали как о человеке, приближённом к Ермолову. Дородный капитан в наброшенной на пухлые плечи шинели поколыхал животом и спросил с ласковой предупредительностью:

— Испугались, стало быть, Сергей Александрович?

— Кому же не страшно пулю в лоб получить, да ещё от своих, — ответил Сергей с небрежной искренностью человека, уже до того привыкшего к разного рода опасностям, что и не стесняется рассказывать другим о своих страхах.

— Ну, свои промахнутся: солдатская стрельба известная — во весь белый свет. А вот горцы стреляют в самом деле отменно.

Голос, пришедший от двери, был хорошо знаком Новицкому. Он обернулся и увидел — Брянского.

Три года они не виделись, и за это время граф несколько изменился: ещё более раздался в поясе и в щеках. Лицо его, круглое от природы, сейчас сделалось и вовсе похожим на луну, когда она сияет над ночною землёю в полную силу. Бранский был гладко выбрит, одет, в сравнении с прочими, опрятно и даже несколько франтовато. Газыри его черкески были серебряные, хотя Сергей сразу же заподозрил, что вместо пуль там лежит какая-нибудь ненужная ерунда.

— Здравствуйте, Новицкий! Рад вас видеть, — заговорил Бранский, быстро проходя по комнате и протягивая руку.

Сергей подумал, но встал и протянул навстречу свою, ту самую, которая ещё носила след пули, выпущенной графом на дурацкой дуэли. Ладонь у Брянского была большая и на вид мягкая, но хватка неожиданно крепкая. То ли он в самом деле обрадовался появлению сослуживца, то ли сразу хотел показать свою силу.

— Мы ожидали вас, Новицкий, ещё месяц назад. Начали уже беспокоиться. Кое-кто решил, что потеряли вовсе. Ни слуху ни духу ни о вас, ни о вашем казаке. О проводниках же я совсем ничего не знал.

Так выговаривал Бранский, пока они шли по длинному коридору в дальний конец дома, где расположилась небольшая канцелярия графа. Для прочих он по-прежнему заведовал провиантом, закупал овец и коров прежде всего у той части горцев, что называлась «мирной», то есть хотя бы на словах обещала быть русским добрыми соседями и продавать им скот и зерно.

Комнатка у него была настолько мала, что поначалу Новицкий даже задержался у двери, прикидывая — найдётся ли ему место. Стояли стол, кривоногий, но покрытый куском материи, бывшей когда-то чёрной; с обеих длинных сторон теснились два стула, к одной из стен прибиты был неровно две полки, заваленные бумагами, да в дальнем левом углу стоял сундук, надёжно перевитый железными лентами. На столе располагались чернильный прибор, несколько очиненных перьев, да посередине возвышалась ровная стопка чистой бумаги. Место для отправления службы чиновником ревностным и амбициозным, раз уже сумел выговорить себе помещение, отдельное от других.

Брянский отодвинул стул до самой стены и сел, едва не упираясь коленями в низкую столешницу. Кивнул Новицкому на свободное место.

— Так что же, дорогой мой, вас задержало в пути? Я уже прямо и не знал, что отписывать в Петербург. Георгиадис, там, просто весь извертелся. Вы же у него любимый сотрудник.

Новицкому неприятны были и жирный голос Брянского, и его снисходительное обращение, но он постарался не показать своего раздражения. В конце концов, это была уже не его территория. В этих местах во всём, что касалось их тайной деятельности, хозяином был именно граф. На это достаточно жёстко указал ему Георгиадис в последнюю их встречу в Тифлисе.

— Задержали нас, видите ли... горы, — просто ответил он, глядя в распахнутое окно, где за крепостными стенами, за рекой Сунжей, за прибрежной прогалиной, за лесом, который успели отодвинуть почти до ущелья, за этим знакомым пейзажем грозно вставали снеговые вершины, едва различимые, впрочем, на горизонте.

— Начальником штаба корпуса мне было поручено специальное задание — разведать проходы из Дагестана в Чечню. Потому мы и прошли через Акушу, через Аварское ханство, вдоль хребта, почти до Андреевского. Там уже перебрались на эту сторону и спустились лесом к Аргуну. О результатах я буду докладывать генерал-майору Вельяминову.

— Понимаю, но с докладом придётся вам подождать. Генерал-майор повёл отряд за Сунжу. Как говорит наш любимый Ярмул-паша: аульчик один наказать надо примерно. Накажет его и вернётся. Пока что можете рассказать мне. Тоже ведь любопытно.

Новицкий почувствовал, что он не может уже более выносить эту барскую, пренебрежительную интонацию, эту ироничную, покровительственную манеру держаться и говорить. То, что казалось уместным в Санкт-Петербурге, среди офицеров гвардии, здесь, на вольном кавказском воздухе звучало совершенно фальшиво.