Владимир Соболь - Черный гусар

Слишком поздно они поняли, что как раз на такое решение и рассчитывал неприятельский командир.

Пока вторая рота держала конницу в отдалении, остальные три выстроились в колонну и стали уходить по извилистой неширокой дороге, разрезавшей лесок почти на две равные половины. Земцов дождался, пока последняя шеренга скроется за деревьями, свернул заслон и повёл его быстро следом. Только они успели догнать своих, как справа затрещали выстрелы. И почти сразу же невидимые стрелки проявились и с другой стороны.

Барабаны стучали, требовали двигаться как можно быстрее. Мадатов уже почти бежал, подгоняя, понукая своих солдат. Он не понимал, что хочет Бутков, и мог только надеяться, что полковник сам видит смысл в своих приказаниях. Он перепрыгнул через упавшего под ноги егеря и, только проскочив ещё пару саженей, понял, что это был Тихонин, последний из той команды, что ходила с ним разведывать путь под Браиловым. Валериан невольно убавил шаг, и пуля прошла перед ним, стукнула в соседнее дерево.

— Вперёд, егеря! Вперёд!.. — надрывался сзади Бутков.

Лес по обе стороны стал редеть. Валериан выскочил на поляну, хватил пару раз широко открытым ртом воздух и тоже заорал во всё горло.

Батальон снова выстроился в каре, но теперь враг уже не ломился в открытую, а хлестал свинцом по неподвижной мишени. Три фаса ответили залпом, и турки вроде затихли. Но все понимали, что это лишь короткая передышка.

— Ваше благородие! — Кто-то тронул Мадатова за плечо. — Вас, кажись, кличут.

Обернувшись, Валериан разглядел за шеренгами Сергачёва и, растолкав егерей, пробрался к унтеру.

— Господин полковник зовут!..

Рядом с Бутковым, действительно оседлавшим пленного жеребца, уже стояли Земцов и три других ротных. Командир спросил о потерях. В поле они оставили всего человек шесть, а вот в лесу уже выбило три с половиной десятка. Все уже поняли, что сами залезли в подготовленную ловушку, что нужно было оставаться на открытом месте и пробиваться сквозь конницу. Но — что толку было сетовать на неудачу.

— Стоять будем — к вечеру всех перещёлкают. Нужно пробиваться, идти по дороге дальше. Где-то она из леса обязательно вывернет.

Бутков откашлялся, склонился с седла, с удовольствием выплюнул на траву накопившуюся мокроту:

— Согласен, Земцов. Согласен, что выведет дорога из леса. Но только свернёмся в колонну, они сразу же подойдут. И будут бить нас на марше. Как птицу на озере, на выбор и без опаски. Вон, зашевелились!..

Он приподнялся на стременах, оглядываясь, и в этот момент с трёх сторон опять затрещали выстрелы. Полковник дёрнулся, развёл руками словно бы в изумлении, замер и — начал валиться на бок, головой вниз. Офицеры кинулись к командиру, но раньше всех подоспел Сергачёв. Принял Буткова на руки и осторожно спустил на землю. Мундир раненого покраснел в четырёх местах.

— Иван! — Земцов упал на колени рядом с батальонным. — Ты как?! Ты что?!

Бутков медленно поднял веки и повёл рукой, как бы отстраняя помощника:

— Ма... Мада... — Кровь показалась в уголке рта и быстро потекла к подбородку. — Мадатов!

Валериан склонился к полковнику.

— Мадатов!.. Капитан!..

Бутков сделал решительный жест и закашлялся от усилия. Кровь хлынула через горло уже струёй, и говорить он боле не мог. Сергачёв держал его голову на коленях и плакал.

Валериан поднялся. Земцов оглядел его, щурясь и усмехаясь.

— Что будем делать?

— Что прикажете, господин подполковник.

— Но, кажется, именно вам командир поручил батальон.

Может быть, Бутков и собирался сказать на последнем выдохе именно это. Но выяснять старые отношения, пытаться выстроить новые в такую минуту значило потерять батальон полностью.

— Никак нет, — решительно ответил Валериан, — Командуете, конечно же, вы. Командир последним приказом послал мою роту вперёд. Очистить лес у дороги. Я поведу своих верёвками с двух сторон. И тогда колонна пройдёт почти беспрепятственно.

Земцов ещё раз смерил его от фуражки и до сапог и — протянул руку.

— Вы, князь, совершенно правы. А я... Впрочем, действуйте, капитан. Ваша рота вперёд, а мы быстро сворачиваемся в колонну. С Богом, господа! И — живее!

Уже отворачиваясь, Мадатов заметил, что Сергачёв с подоспевшим на помощь егерем пристраивают обмякшее тело полковника на седло: ноги свешивались с одного бока, светлая голова болталась чуть ниже потника на другом. Холодный ужас охватил его, но Валериан тут же встряхнулся. Он успеет ещё пожалеть Буткова, помолиться, может быть, даже поплакать. Если только сам останется жив, если только они сумеют сломать турецкую западню!..

Две цепочки егерей исчезли в лесу, один взвод Мадатов повёл с собой по дороге. И сразу же затрещали выстрелы. Валериан представил, как действуют его солдаты сейчас, как выполняют манёвр, который столько раз отрабатывали в учении. Первый стреляет, прыгает в сторону; второй забегает вперёд, выпускает пулю и тоже уходит с пути, принимается заряжать быстро оружие; его обгоняют третий, четвёртый, пятый...

Он вёл взвод быстрым шагом, чутко прислушиваясь к тому, что творилось с обеих сторон дороги, и, только понял, что слева турки нажимают сильнее, тут же кинулся в лес, раздвигая плечом высокий кустарник. Егеря, вытягиваясь верёвкой, спешили за командиром...

Граф Ланжерон принял Мадатова в своей походной палатке стоя.

— Я благодарю вас, капитан. Подполковник Земцов доложил мне о вашем мужестве, о вашей находчивости. Он уверял меня, что именно вам мы обязаны спасением батальона. Несчастный Бутков... Что ж, aut bene, aut nihil [18] Либо хорошее, либо ничего (лат.). . Кажется, так, если я ещё помню что-нибудь из латыни. Я представляю вас к ордену Святого Владимира. Думаю, государь не откажет, и эта награда станет очередным воздаянием вашей храбрости, вашей распорядительности...

Валериан тянулся изо всех сил.

— Что же касается дальнейшей службы, то... — Генерал сел и быстро проглядел одну за другой две бумаги. — У вас имеется редкая для военного человека возможность — выбрать! Либо вы майор в егерском батальоне и занимаете первую вакансию. Либо... у меня лежит рапорт командира александрийцев Ланского, в котором он просит зачислить к нему в полк капитана князя Мадатова как человека... прямо родившегося затем, чтобы сделаться офицером-гусаром. Но — здесь перевод в том же чине. Выбирайте. Даю вам... Впрочем, глядя на вас, понимаю, что отсрочка здесь и не надобна...

Валериан улыбался. День выдался ненастный, дома казались ещё более обветшалыми, лохматые запаршивевшие собаки лаяли от заборов, оборванные дети копошились у лужи, а он всё равно улыбался. Он понимал, что негоже гусарскому ротмистру тянуть губы в сладкой гримасе, но — ничего поделать не мог. Он был счастлив.