Владимир Соболь - Черный гусар

— Трое... нас было трое...

— Это здесь, а дальше?

— Десять... поехали посмотреть...

Чернявский оглянулся на ротмистра:

— Олейников напорется. Нашумят.

— Предупредить уже не успеем. Да и не в них, кажется, дело... Сколько за вами?! Живее!!! Ну...

Селим с ужасом следил, как остриё приближается к его глазу.

— Две... четыре... тысячи спаги... Гассан-бей ведёт к лесу там, за холмами...

Мадатов распрямился:

— Более толковать не о чем. Возвращаемся быстро, надо предупредить. Надо вернуть Олейникова.

— А что с этим? — Со звериной жадностью вахмистр оглядывал сидящего пленного.

— Забираем с собой. Он ещё нам почти ничего не сказал.

Чернявский принялся отвязывать турка.

— Скворцов, помоги. Фоменко, догоняй взвод, скажешь унтеру...

И в этот момент впереди в лесу грохнули выстрелы, закричали встревоженно люди.

— Всё, не успели. Фоменко — с нами. Быстрее, вахмистр...

Вчетвером они подняли турка в седло, связали ноги под брюхом, притянули руки к задней луке. Чернявский с Мадатовым подбежали к вороному. Фома отвязал поводья, потянул лошадиную голову вниз, Валериан же взлетел на спину коню. Седло казалось неудобным после гусарского, но он помнил такие ещё с Арцаха...

— Вы его кулаком, ваше благородие, промеж глаз. И хлыстом бы туда, по брюху, туда подальше...

— Поводья, — оборвал он Чернявского.

Только пропустив между пальцев кожаные ремни, он упал на выгнувшуюся шею, зарылся лицом в жёсткую гриву и зашептал в большое, треугольное ухо странные слова, полупричитания-полупросьбы, которым учили его в горах конюхи дяди Джимшида...

— Ваше благородие! — Глаза Чернявского раскрылись почти на половину лица. — Да вы же и в самом деле...

— Наконь, вахмистр! Живо!

Только они вырвались на дорогу, мимо проскакала гусарская лошадь без всадника. Справа, где отбивался взвод Олейникова, опять затрещали выстрелы.

— Ваше благородие, Валериан Григорьевич! Вы втроём с пленным — к нашим. А я унтеру помогу. Даст Бог, может, и оторвёмся!..

Времени спорить не оставалось, Мадатов только кивнул согласно и повернул вороного. Тот ещё немного упрямился, но в общем шёл довольно послушно. На дороге Валериан ещё сдерживал нового Проба, но от опушки пустил его совершенно свободно. И только надвинул кивер поглубже на голову, чтоб не снесло ветром.

Гусарские полки: Александрийский, Ольвиопольский, Гродненский, уланский Чугуевский, несколько казачьих — уже стояли в линию, развернув фронт к лесу. Мадатов заскакал на холм, где спокойно ждал его Кульнев.

— Что, нашумели, гусары?

— Напоролись, ваше превосходительство. Виноват.

Кульнев посмотрел через плечо ротмистра:

— Пленный? Это неплохо. Хотя — что он нам сейчас успеет сказать. Подождём немного и сами увидим...

Валериан оглянулся. Гусары со связанным турком и заводной лошадью только начинали подъём от подошвы. На одной версте он обскакал их на полторы сотни саженей.

— У меня люди там остались в лесу прикрывать отход. Пленный успел сообщить, что идёт Гассан-бей и с ним четыре тысячи конных.

— Хорошо. Всё правильно сделал ротмистр. И первых вестовых нам прислал, и сам вернулся вовремя. А люди твои, Мадатов... Что же — на войне как на войне. Отправляйся к своим. Полковнику скажешь, что доложился.

Мадатов повернул к левому флангу, где издалека на зелёном фоне различил чёрные доломаны александрийцев.

— Ротмистр! — крикнул вслед ему Кульнев. — Конь уж больно хорош. Не по чину. Поменяешься с генералом?..

Валериан сделал вид, что не расслышал предложения, сделанного в частном порядке...

От сослуживцев отбиться было много труднее. Растолкав столпившихся офицеров, он подъехал к Ланскому. Командир тоже первым делом внимательно оглядел вороного: от тонких бабок до сухой, длинной морды:

— Да, ротмистр, этот — вынесет. Даже просить не буду — вижу, что не отдашь. А где Чернявский? Сменял вахмистра на коня?

Мадатов наскоро объяснил, что случилось в лесу. Ланской помрачнел:

— Может быть, ещё отобьются. Извини, Мадатов, ты, конечно, герой, но такой вахмистр...

— Двух ротмистров стоит, — спокойно закончил фразу Валериан.

— Ты сказал это! Не я.

Подскакал поручик, посланный Кульневым. Полковник выслушал сообщение и поворотился к своим офицерам:

— Господа, к эскадронам! Ждём.

Мадатов стал перед фронтом. На левом фланге, где обычно стоял взвод Олейникова, зиял уступ. Он приказал Бутовичу выдвинуть вперёд людей из второй шеренги.

За спиной, там, где пехота по-прежнему пробивалась к стенам Шумлы, гремела ожесточённая канонада. А здесь, под высоким палящим солнцем, казалось, можно услышать цикад, стрекочущих в высокой траве.

— Ваше благородие! — закричали вдруг справа. — Кажись, они, наши!

Но Мадатов уже и сам увидел десяток всадников в чёрных мундирах, выскочивших на опушке, куда левее места, где час назад заезжала его команда. Отчаянно работая поводьями, они гнали лошадей ещё дальше, ещё левее. А за ними из леса показались разноцветные халаты турецких наездников.

Ланской нашарил трубу, но прежде, чем он успел её поднять, Мадатов заговорил во весь голос:

— Девять вышло, четверо со мной, значит, человек шесть осталось в лесу. Впереди Олейников, сабли нет, наверное, ранен в руку или плечо. Замыкает Чернявский.

Ланской засмеялся довольно:

— Глаза у тебя, Мадатов. Мне бы такие зоркие вместо подзорной. А молодец, вахмистр, ведь спрячет людей в овраге.

Все уже поняли, куда тянутся их товарищи. Гусары уходили с поля, где вот-вот должны были столкнуться тысячи конных, и пытались доскакать до узкой тёмной лощины, разрезавшей подножие соседней высотки. Там туркам было бы их уже не достать.

Но пока запалённые лошади александрийцев скакали тяжело, и все уступали дистанцию отчаянно рвавшимся вперёд преследователям. Последний всадник — теперь уже все поняли, что это Чернявский, — то и дело оборачивался и, казалось, даже придерживал своего рыжего зверя.

И вдруг, решившись, описал дугу и — кинулся туркам навстречу. Один против четырёх самых быстрых. Коротко отмахнулся от первого, и тот стал заваливаться на сторону, загребая воздух руками. Второй словно бы по охоте своей нырнул вдруг с седла, почему-то оставив сапог в стремени. Третий успел отвернуть, четвёртый налетел на Фому и — откинулся поспешно на круп, то ли пропуская удар, то ли уже проколотый саблей насквозь... Остальные, видя ожидающего их страшного, чёрного на рыжем коне гусара, стали одерживать лошадей. Олейников уже подскакал к оврагу и, обернувшись, махал одной рукой, подгоняя отставших, подзывая Чернявского.

— Ура-а-а!!! — грянуло несколько сотен глоток с холма.

Но Ланской обернулся и погрозил кулаком:

— Тихо! Стоять! Будет сейчас и нам чем развлечься!..