Владимир Соболь - Черный гусар

— Я польщён тем, что Кутузов-паша направил ко мне столь храбрых воинов сопровождать высокочтимого учёного советника...

Они сидели в небольшой низенькой комнате впятером. Холодные стены надёжно закрывали ковры. Коврами же застелен был и каменный пол. Посреди комнаты стоял софр — небольшой круглый стол, уставленный фруктами и напитками. Вокруг него, скрестив ноги, расположились комендант крепости Виддин Мулла-паша, его безбородый советник Юсуф-ага и трое приехавших с другого берега русских.

— Я прибыл издалека, — чуть помолчав, ответил Артемий Прокофьевич, он же статский советник Георгиадис. — Я очень спешил, чтобы успеть предупредить славного Мулла-пашу. Его высокопревосходительство, генерал-лейтенант Кутузов, только узнав о моём срочном деле, отправил со мной лучших своих офицеров — юзбаши Новицкого и бимбаши Мадатова. Оба — рыцари высшего ордена Российской империи.

Мулла-паша вежливо кивнул головой обоим офицерам. Говорили все на турецком языке, и Валериан засомневался — успевает ли Новицкий схватить все оттенки, все тонкости сложной беседы. Георгиадис же обращался с чужим языком блестяще. Ему доставляло видимое удовольствие строить затейливые, витиеватые обороты, необходимые в общении с гордым и умным хозяином мощной крепости.

— Я скакал из Петербурга, столицы Российской империи. Император Александр поручил мне раскрыть перед храбрым Мулла-пашой заговор, направленный против самой его жизни.

— Падишах русской империи проницает своим ослепительным взором до берегов Дуная? — подозрительно осведомился тонким, скрипучим голосом Юсуф-ага.

Мулла-паша огладил ладонью чёрную бороду, скрывая довольную улыбку.

— Император Александр хочет установить твёрдый мир на южных границах своей державы.

— И поэтому уводит половину Дунайской армии?

Мадатов сохранил лицо неподвижным, но про себя выругался на трёх языках. Четыре дивизии ушли недавно на север, и скрыть такое движение войск было, разумеется, невозможно. В Петербурге хотели укрепить границу с Австрией, не надеясь на добрые отношения с Веной, но при этом поневоле приходилось ослаблять свои позиции против Порты.

— Его величество знает, как сведущ в делах войны генерал-лейтенант Кутузов.

— В Блистательной Порте новый великий визирь — Решид Ахмед-паша. Он тоже знает генерала Кутузова.

— И без сомнения питает глубокое уважение к гению нашего полководца, — мягко заметил Новицкий.

Георгиадис бросил в его сторону не слишком довольный взгляд.

— Генерал Кутузов помнит знаки дружбы, которыми одаривал его благородный Ахмед-паша, — добавил он, якобы заглаживая недостаточную учтивость своего спутника.

Мадатов позволил себе чуть изогнуть губы, выказывая даже не улыбку, а только лёгкую её тень. Ахмед-паша был родом с Кавказа и долгое время пиратствовал в Чёрном море. В турецкий флот он поступил сначала простым матросом и только благодаря опыту и отчаянной храбрости выбился в офицеры. Ни благородным происхождением, ни выигранными большими сражениями он похвастать пока не мог. Об этом знали все пятеро собеседников.

Насколько мог судить Валериан, Георгиадис с Новицким разыгрывали роли, о которых условились ещё до приезда в Виддин. Весь путь до дунайского берега эти двое ехали бок о бок и беседовали, совершенно не обращая внимания на лес, звёзды, манёвры конвоя александрийцев. Майора в свои планы они не посвящали. Он не обижался, но недоумевал — зачем в таком случае его попросили участвовать в самих переговорах? Не так велик чин, не слишком известен он сам. Если же Мулла-паша решится вдруг на предательство, не помогут уже ни его сабля, ни оба унтера, что остались с той стороны двери, ни даже те три десятка гусар, что хоронятся сейчас в камышовых зарослях с той стороны реки. Валериан оглядел комнату, пытаясь определить, где же находится потайная дверь, за которой наверняка прячутся сейчас отборные головорезы паши? Отметил, что никто из присутствующих не прикоснулся ни к напиткам, ни к фруктам. Подумал, что единственный турок, которому он мог бы довериться без каких-нибудь оговорок, сидел сейчас на другом берегу Дуная, приглядывая за двумя взводами чёрных гусар.

Но в следующую минуту он понял, что значило для Мулла-паши его появление в замке.

— Почему молчит бимбаши Мадатов? — проскрипел снова Юсуф-ага.

— Сабля храброго офицера говорит куда громче его собственных слов, — быстро ответил Новицкий.

Валериан напрягся. Этим замечанием турки вполне могли оскорбиться. Однако Новицкий, видимо, хорошо понимал, что говорит, что делает, отдавал себе отчёт в каждом сказанном слове.

Мулла-паша опустил ладонь, освободив бороду:

— Мы слышали, что бимбаши Мадатов одержал победу над конницей Мухтар-паши.

Георгиадис покосился на Мадатова, будто услышал о том впервые. Зато Новицкий сразу поддержал новый поворот сложного разговора:

— Четыре сотни Мадатова гнали пять тысяч конников сына янинского сераскира. Они рубили убегавших, пока руки не устали поднимать саблю.

— Мои руки никогда не устанут убивать албанских собак! — проворчал грозно Мулла-паша.

— Наши кони притомились раньше, чем мы, — решился разлепить губы Валериан.

— Жаль, что мы не знали об этом раньше, — решил съехидничать умный евнух. — Мы бы могли дать бимбаши Мадатову наших коней, чтобы преследовал Мухтар-пашу, пока последний его всадник остаётся в седле.

— Действительно жаль, — повернулся к нему Новицкий. — Тогда бы эскадроны Мадатова уничтожили войско Мухтар-паши и, может быть, сумели добраться и до его брата...

Тяжёлое молчание нависло над собеседниками. Теперь только Мадатов сообразил, и куда же подводили разговор Георгиадис с Новицким, и зачем им понадобился он, майор полка александрийских гусар. Он тоже знал о вражде между хозяином Виддина и свирепым Али-пашой из Янина. Не старался докапываться до главной причины, но слышал, что Вели-паша и Мухтар-паша обещали отцу принести голову врага на копье. Но он, майор Мадатов, тогда ещё ротмистр, разбил людей Мухтар-паши отчаянной гусарской атакой.

— После сражения у Батина албанская конница отошла вверх по Дунаю, — напомнил Георгиадис.

— Кто же может сказать, куда направится волчья стая, — вздохнул Новицкий.

Опять замечание ротмистра могло показаться неуместным, но теперь Валериан уже почувствовал, как увлекает обоих турок партия, что разыгрывают российские дипломаты, куда тянет подводное течение, как дрожат нити невидимой паутины.

Новицкий, подумал он, оказался человеком куда более серьёзным, чем представлялся раньше. И чужой язык успел освоить почти свободно, и обычаи непривычных ему людей изучил, осознал и усвоил.