Владимир Соболь - Черный гусар

— Шумла, — медленно начал Кутузов, — в самом деле запирает Балканы на крепкий замок. И кажется, что, овладев этой крепостью, мы можем беспрепятственно идти до самого пролива. Но — только кажется, генерал. Не будем считать противника глупей, чем мы сами. Давайте рассудим — зачем же визирю губить армию перед крепостью, потом оставлять гарнизон на почти несомненную гибель?.. Нет! Как только Ахмед-бей почувствует, что уже не сможет удержаться за стенами, он уведёт войска к Чалыковаку... Проведите пальцем на юго-запад, мимо северного хребта... И там его позиция окажется куда как сильнее... Нам придётся двигаться узким дефиле аж восемнадцать вёрст! Ущелье шириной не более чем сорок саженей. Дорога высечена ещё солдатами римского императора Адриана! От края до края едва две сажени, вся усыпана камнями и раз двадцать пересекает быстрые, ледяные ручьи. Пехота, может быть, проберётся, но артиллерию и конницу придётся оставить здесь... Да, сдав Шумлу, он оставит придунайские княжества, но Константинополь прикроет ещё надёжней. Да и Булгарию вернёт, только лишь наступит зима, как только мы снова отойдём на левый берег реки.

— Зачем же нам отходить, ваше высокопревосходительство? — Голос Ланжерона звучал не так уж уверенно, но генерал ещё пытался настоять на своём. — Гарнизоны в отвоёванных крепостях...

— Вымрут с голода к февралю. Обеспечить их продовольствием от магазинов армии мы не можем. Жать последние соки из болгар и валахов, как это делают турки, — бессмысленно. Зачем же мы тогда здесь, освободители христианского населения?

Ланжерон снова опустился на лавку, но принял уже позу не столь воинственную. Саблю отстегнул и прислонил к стене рядом, локти упёр в колени, на ладони положил подбородок:

— Сведения о Чалыковаке?

— Надёжные, — улыбнулся Кутузов.

— Тогда же что — держаться на северном берегу?..

— Не удержим мы его, генерал. Тоже не хватит нам сил перекрыть все переправы... Вы правы в одном — нужно добиваться решительного сражения. Только не забираться далеко, а, напротив, вытянуть визиря поближе к нам. Собрать свои силы в кулак и всё-таки прикрыть Бухарест и устье... И не кораблями. Они понадобятся нам прикрывать собственные мосты.

— К Гирсову можно будет отправить бригаду Тучкова. Он сядет у Адрианова вала и никого за спину не пропустит.

— Разумеется. Но Бухаресту угрожает Измаил-бей. У него уже сейчас больше двадцати тысяч войска. Он переправит их у Виддина, и тогда придётся бросить всех помогать Милорадовичу. Впрочем, может быть, турки и не смогут устроить переправу у Виддина. Мы будем знать это, наверное, через месяц.

— У вас составлен план, Михаил Илларионыч?

Кутузов выдержал паузу. Порылся в бумагах, разбросанных по столу, поднял одну к оставшемуся глазу, проглядел чернильные строчки от первой и до последней:

— Не обидитесь, генерал, если я промолчу? Я, знаете ли, несколько лет сидел в русском посольстве в самом Константинополе, или, как они его называют, Стамбуле, и выучил несколько местных пословиц. Например, турки убеждены: что знают двое, знает — свинья. А свиньи и так животные умные, незачем отягощать их знанием лишним.

Ланжерон поднялся:

— Я буду ждать приказа, ваше высокопревосходительство.

— Конечно, голубчик. И пяти недель не пройдёт, как мы уже всё решим. И кстати, генерал...

Ланжерон остановился у самой двери и обернулся.

— По поводу атаки решительной и энергичной. Англичане, знаете, вознамерились в позапрошлом году одолеть Порту с моря. Прошла эскадра проливами и стала бомбардировать город. А турки в это время под руководством европейских инженеров, кстати, французов, стали насыпать батареи в узком месте, отрезая кораблям британским выход. И тем пришлось молча ретироваться. Зажгли десяток домов в Стамбуле да потеряли два фрегата на обратном пути. В чью пользу соотношение? Нам ведь такого не надобно, правда?..

Они скакали уже две ночи. Проводник обещал вывести короткой дорогой, не подводить близко к берегу, где можно было ожидать несчастливой встречи с разъездами турок, а то и с шайкой кирджалиев — разбойников, грабивших всех, кто казался им послабее. Мадатов не опасался ни тех, ни этих, но поднимать шум нынче было бы неуместно. Полковник приказал просочиться тихо и незаметно, отыскать перевозчика и обеспечить надёжную переправу.

Кому? Об этом Валериан мог только догадываться. В колонне александрийцев среди четырёх десятков чёрных гусар ехали двое штатских. Один — местный крестьянин в долгополой мешковатой одежде, неумело прыгавший в жёстком седле-ленчике. Другой — приезжий из Петербурга, затянутый в вицмундир. Этот ездил верхом отлично и, похоже, обучался выездке в строю эскадрона. И пистолеты в кобурах он проверил умело, отказался лишь от карабина и сабли. Но что это за человек, зачем ему нужно попасть в турецкую крепость, майору никто не сказал. Может быть, не было времени, может быть, необходимости.

Артемий Прокофьевич — так он представился сам, когда Мадатов, запыхавшись, вломился в хату к Ланскому. Солдаты выдернули командира из тёплой и мягкой чужой постели в самый неподходящий момент. Он бы и задержался минут на пять, да уж очень тревожно шипел денщик Онищенко из-под притворенной двери:

— Дюже просят господин полковник! Дюже сердятся. Аж везде обыскались.

Валериан быстро натянул узкие чакчиры, чувствуя себя последним болваном, и быстро пошёл, почти побежал по тёмному, словно вымершему селению.

Ланской глянул мельком на своего офицера, ухмыльнулся и, облапив тяжёлой рукой, повёл к столу:

— Прошу знакомиться! Майор Мадатов, кавалер Анны, Владимира, Святого Георгия, награждён золотым оружием «За храбрость». Оружие, правда, — шпага, получена за егерские заслуги. Золотой сабли пока не имеет, но, думаю, скоро появится и она.

Навстречу поднялся невысокий человек в штатском мундире. Представился по имени-отчеству и протянул руку. Узкая сухая ладонь свободно улеглась в широкой кисти гусара, пальцы едва согнулись, приветствуя незнакомца, но Валериану показалось, что при малейшей надобности они могут сжать противника железными кольцами.

— Вас разбудили? — спросил незнакомец.

— Нет, я не спал, — ответил Мадатов быстро и только потом сообразил, что вопрос задан был по-турецки, и ответил он также на чужом языке.

— Плохо, — заметил Артемий Прокофьевич, переходя на русский язык.

— Что плохо? — вскинулся было Ланской.

— Что майор Мадатов не выспался перед дальней дорогой.

— А! — Полковник облегчённо махнул рукой. — Этот может и двое суток не спать. Может быть, трое. И всё равно — подпускай его хоть к неприятелю, хоть к...

Мадатов напрягся, пытаясь сообразить, что же знает о нём Ланской. Решил, что, должно быть, — всё, и успокоился.