Виктор Потиевский - Всадник времени

Об этом ему потом и скажет сам царь, а он, Маннергейм, поведает Его величеству не только о военных возможностях Китая в этом направлении, но и о культуре и промыслах.

О природе и обычаях. Об этнографических особенностях этой удивительной горной земли. Об этих широких азиатских просторах, которые он пройдёт, исследует, изучит. В азиатском своём походе он проедет верхом четырнадцать тысяч километров.

Глаза начинали уставать от яркости снегов, и Маннергейм убрал бинокль. Пора было двигаться дальше.

Жаль, что нельзя сфотографировать. Слишком далеко.

У полковника его Кодак и стеклянные пластины к нему всегда наготове. Сбоку к седлу прикреплена кожаная сумка с фотоаппаратом. Но снежный барс на этот раз был далеко. Может быть, ещё повезёт. Потом.

Чуть сзади ехали верхом китайский переводчик Лю и киргиз-слуга, нанятые бароном в Оше.

К вечеру переходили по мосту горную бурную реку. У самых своих истоков, рождавшаяся в леднике, река Урюк уже гудела и бушевала. Хотя была ещё совсем узкой, втиснутой в скальные берега древних гор. Здесь она оставалась ещё чистой, как слеза. Но там, внизу, где она впадает в Кашгар-Дарью, она будет мутной и совсем не бурной. Потеряет чистоту и горный бурный порыв. Как и человек к зрелому возрасту. И нагрешит, и устанет...

Барон долго глядел в гудящие, сверкающие на солнце буруны и снова размышлял о жизни, о делах своих, о предназначении человеческом. Он обладал редкой способностью не просто философствовать, анализировать, но и сравнивать людские коллизии с природными, проводить неожиданные аналогии. Изучать движение стихий в природе и потоки сил в человеческом обществе. Всё это в дальнейшем помогало ему находить самые мудрые, редкостные решения, которые сделали многие его дела великими.

Его гнедой иноходец Филипп звонко поцокивал копытами по каменистой тропе, потянувшейся вниз после моста. Шерсть коня поблескивала в лучах закатного солнца, из ноздрей шёл пар. И от коня тоже, как и от всадника, исходило дыхание силы и уверенности.

Полковник странствовал вместе с французской экспедицией. Её руководитель, учёный-синолог, известный специалист по Китаю, Пауль Пеллиот был мелочен, ворчлив и жаден. И вдобавок болтлив. Всё это раздражало Маннергейма, но, сдержанный и спокойный, он не подавал виду.

— Monsieur le Baron! Comment cа va?

— Merci, cа va bien! [2] — Как дела? ( франц.) — Спасибо, хорошо!

Далее, после этой ритуальной фразы вежливости, следовала масса вопросов о том, где у барона родственники, как он переносит путешествия, зачем он, не специалист по Китаю, поехал в эту экспедицию.

Полковник отвечал односложно. Хотелось осадить, поставить на место этого не в меру любопытного француза, но... воспитание не позволяло.

Слава Господу, в этих местах горные дороги были недостаточно широкими, и ехать приходилось в цепочку по одному. Для второго всадника рядом — места, порой, не хватало. Так, что этот Пеллиот сегодня не мешал барону.

Осматривая дорогу и местность, полковник делал записи, наброски карт, которые позже на стоянках вычерчивал.

Снова организовали небольшой привал. Хотя надо было торопиться, чтобы к ночлегу прийти к юртам принца Хассан-Бегина, одного из сыновей алайской [3] Государство, куда входила Южная Киргизия и половина Узбекистана. царицы. Теперь Алайское царство уже входило в состав России, и в нём фактически правили представители российской администрации. Маннергейм вёз принцу дружеское послание от своего приятеля из Санкт-Петербурга, молодого князя, десяток лет назад гостившего у принца. В то время они охотились в горах на тау-теке, жили в юртах. Но с тех пор судьба больше не сводила этих людей.

Надо бы поспеть добраться до юрт засветло. Но остановка случилась вынужденная. Один из французов испытал приступ снежной горной болезни. Он вдруг ослеп. Это бывает в горах от яркости снегов, солнца. От перегрузки зрения. Как правило, быстро проходит. Однако врач экспедиции забеспокоился, караван остановили, расположились на широкой террасе, что оказалась у дороги. И врач из пипетки закапывал что-то в глаза бедолаге.

Через полчаса двинулись снова. От маршрута отклонились, чтобы завернуть к принцу и старой его матери царице, хотя теперь уже не имеющей полной власти и подчинённой русской администрации. Путь проходил через Джирджигское ущелье. Огромные, бесконечной высоты и величия горы сдавили ущелье с двух сторон, и полковник вдруг впервые буквально физически ощутил всю безмерную малость, крохотность людей, лошадей, каравана перед этими несокрушимыми громадами, от которых веет ледяным дыханием вечности.

Завидев вдалеке долину, почуяв дымок жилья, лошади поторопились. Караван зашагал веселей. Солнце едва выглядывало огненно-красным краем из-за дальних вершин, куда тоже торопилось на ночлег, а люди уже приблизились к нескольким большим овальным коническим юртам, закрытым горами от ветра и буйства стихий. Торжественно белые, они ярко выделялись на тёмном фоне вечерних гор.

Два десятка нукеров, с кинжалами на поясе, в островерхих, с меховой оторочкой шапках, выбежали навстречу каравану. Помогли развьючить коней. Хозяев каравана — Пеллиота и Маннергейма — пригласили в юрту. Ночью гости отдыхали в просторной юрте, украшенной красивыми коврами.

Принц знал о прибытии каравана. Накануне его предупредил посыльный. Но, желая проявить гостеприимство, он с личной охраной поехал встречать гостей. Однако не той дорогой и вернулся уже под утро.

А утром барон сидел, скрестив ноги, на дорогом, с длинным ворсом, ковре, с аппетитом ел шорпо, бараний бульон, бешбармак, мясо из большого общего блюда, и слушал медленный рассказ Хассан-Бегина:

— Князь Сергей хорошо стрелял. А я тогда промахнулся. И медведь, разозлённый, разбуженный нами, поднятый из берлоги, на меня пошёл. Встал так на задние лапы и потопал, как человек, только быстро и, покачиваясь из стороны в сторону. — Принц говорил задумчиво и видно было, что он, пожалуй, снова переживает картину этой опасной охоты. — И вот тогда мой штуцер меня и подвёл, нет, не штуцер, а я сам... поторопился. Схватил я тогда пшак свой из ножен, кинжал по-русски, нож, ну думаю, горный хозяин, померяемся теперь силами. — Принц, вдруг, будто очнулся от воспоминаний: — Вы слушаете, барон?

— Конечно, Ваше высочество. С большим интересом. Прошу вас, продолжайте.

— Продолжение, слава Аллаху, было благополучным. Вообще-то, и я стреляю неплохо. А тут вот, случилось, и промахнулся, и штуцер, как будто заклинило, второго выстрела сделать не могу. Приготовился я... с кинжалом. Против косолапого. Клянусь горами, не испугался я тогда, не подумайте, барон.

— Конечно, Ваше высочество, как же иначе!