Виктор Потиевский - Всадник времени

Справа от барона стоял Каллела, держа карабин на левом сгибе руки. Барон ничего не сказал, но не одобрял, что Аксель не держит оружие наизготовку. При неожиданной и опасной ситуации может не хватить и одной секунды, чтобы выстрелить. Всего лишь секунды...

Нехватка которой, порой, бывает роковой.

Маннергейм стоял, наслаждаясь первозданной тишиной утра. Хотя и слегка подморозило, но начало ноября выдалось тёплым. Светящийся иней выпал на траве, уже пожухлой и жёлтой. Красные, оранжевые и песочного цвета листья уже почти все облетели и улеглись среди смятой ветрами травы, яркие и мёртвые. Но те, которые ещё держались на голых ветвях, всё ещё цепляясь за своё дерево, трепетали на ветру, нервно и безудержно, словно понимая близкую свою гибель.

Генерал слушал лесную тишину, неожиданный крик сойки, трескотню сороки... Музыкальный шелест в листве, а затем и порывы ветра радовали его душу. Он наслаждался, созерцая мудрый круговорот природы, который особенно просто и отчётливо заметен именно в лесу.

Здесь ничего природа не прячет. Всё на виду. Оголённые деревья готовятся к суровой зиме, будто сворачиваясь, внутренне укрепляются. Их опавшие листья, отжив своё, постепенно растворятся в земле, чтобы дать тепло и пищу деревьям, и ветви снова набухнут почками, и новое поколение листвы возродится с приходом новой весны.

Ничего не пропадает в природе. В этом тоже её великая мудрость и мудрость Создателя. А среди людей, сколько всего несовершенного. Сколько ненужного остаётся от порой неразумной деятельности человека. И не только ненужного, но и вредного. Для самого человека, для земли, для всего живого.

Когда же мудрость природы, её целесообразность и уравновешенность придёт к людям? Когда это будет? Через сто или тысячу лет?

Мозг его автоматически отметил: если затрещала сорока, значит, заметила кабана или загонщика. И раздумья были прерваны звуками. Это негромко пошумливал загонщик, — барон его уже слышал. То скрёб чем-то на ходу, то постукивал. И шёл неровно, видимо, немного заворачивал. Но ему видней. Он знает тут и лёжки кабанов, и леса всей округи.

Но вот раздался ещё один шум, который насторожил генерала, заставил напрячься. Это были шаркающие звуки — броски кабана по высокой осоке, путь из которой по направлению загона шёл прямо к стрелкам.

Барон скосил быстрый взгляд на товарища — Каллела стоял всё так же, как будто в задумчивости, держа карабин, как прежде, на локте левой руки. Зверь выскочил из осоки буквально в следующую секунду.

Ветер, дувший от него на стрелков, несколько минут назад совсем стих, но вдруг возникли боковые порывы. То ли кабан насторожился, выскочив на открытое место — опушку перед молодым леском, — то ли учуял стрелков из-за смены ветра. А может, и увидел сразу их приметы или даже кого-то из них. Выскочив из осоки, он замер. Он был крупным и старым. До него оставалось метров пятьдесят.

Генерал отчётливо различал его могучую холку, поросшую густой щетиной. На таком расстоянии не видна седина, но барон по осанке вепря видел его зрелый возраст. Веса в нём было не меньше трёхсот килограммов. Барон ловил его в свой оптический прицел, но деревья мешали, заслоняя кабана. Генерал быстро глянул на Каллелу, но тот уже также был в готовности и напряжении. Стоя, целился.

Зверь постоял не более трёх секунд. Затем громко фыркнул и хрюкнул, будто рявкнул. Зло и звонко. И тотчас же рванулся, стремительно и мощно, пригибая голову к земле, понёсся в сторону Каллелы.

Аксели выстрелил. Кабан продолжал бежать. Стрелять спереди в секача плохо. Голова у него особенно скошенная, да и лобная кость очень толстая. Видимо, пуля и срикошетила ото лба его. Или застряла в толстом слое жира.

Снова грохнул выстрел художника. И снова... кабан продолжал бежать, уже явно угрожая его жизни. Потому как шутки с вепрем плохи. Силища у него — не дай Бог! Клыки, острые и кривые, почти в десять сантиметров...

Наконец, барон удачно поймал бок зверя в прицел и быстро, и плавно спустил курок. Резко и раскатисто грохнул девятимиллиметровый маузер, удобный пятизарядный карабин.

Секач пролетел по инерции около двух метров и уткнулся мордой в пожухлую траву осеннего леса.

Подбежали два офицера — помощники генерала, стоявшие в стороне на запасных номерах. Лица их были встревожены, если не сказать испуганы...

Тяжёлый секач с седой, мощной холкой и окровавленным правым боком, лежал, зарывшись левым клыком в землю. Сильная инерция мощного тела бросила его так, что его клык врылся в почву, подцепив травяные корни. Зверь упал, не добежав до Аксели каких-нибудь пяти-шести метров. Даже точный и быстрый генерал Маннергейм едва успел. Но всё-таки успел.

Офицеры-помощники быстро соорудили закуску на раскладном столике, накинули белую салфетку, разложили бутерброды, налили коньяк.

Барон взял наполненный двухсотграммовый фужер, — сказал негромко и с улыбкой:

— Твоё здоровье, мой друг Аксели!

— Спасибо, господин генерал! За всё спасибо!

Каллела тоже улыбался. Спокойно и даже, как будто весело. Словно и не было сейчас этого смертельно опасного эпизода. Будто и не торчали у кабана огромные клыки, здесь же, рядом. Клыки, которые неслись на него, Каллелу, пять минут назад, как самое грозное и опасное оружие. И что интересно, Аксель не промахнулся ни разу. Обе пули прорезали глубокие борозды в шкуре головы. Одна застряла в жире холки, другая... видимо, рикошетом ушла вверх.

Барон жевал бутерброд с брауншвейгской колбасой, которая ему нравилась. Солоноватая и питательная. И думал о превратностях судьбы.

Только что дикий зверь, лесной старый вепрь, чуть не убил великого художника и его друга. И тот же случай спасал этого кабана от пуль Каллелы дважды. Да и барону никак нельзя было выстрелить раньше — всё время мешали деревья. Но перед самым финишем зверя, судьба предоставила генералу возможность. Которую он не упускал никогда.

— Хорошая охота, — сказал Каллела. — Острая и запомнится надолго.

Генерал улыбнулся.

Подошёл лесник-загонщик, который где-то задержался, замешкался в перелеске. Поглядел на кабана, покачал головой. Он хорошо знал, где стояли стрелки, и видел, где лежит зверь. Всё понял, разглядев следы пуль на голове и боку вепря. Отошёл в сторону, сорвал тройную еловую веточку, похожую на трезубчик. Чуть пометил её кровью убитого зверя, подошёл к генералу и аккуратно прикрепил эту ветвь почёта к охотничьей шляпе-шлему барона.

Поднял рюмку коньяку:

— За хороший выстрел и за очень хорошего, лучшего стрелка, господин генерал!

Генерал улыбался.

...Помощники генерала, лесник и ещё люди сзади несли добычу. А барон и художник, надев карабины за спину, шли, прогуливаясь, по притихшему и светлому осеннему лесу. Они беседовали и, казалось, сама природа примолкла, чтобы не мешать этим двоим. Людям, всем сердцем и душой связанным со своей землёй, но так редко посещающим на отдыхе, особенно генерал, первородные и первозданные леса, тихие природные уголки земли-матери.