Виктор Потиевский - Всадник времени

— Да...

— Вот-вот. И нам надо помнить, что пока большевики у власти, пока они сильны, они нашу страну в покое не оставят. И нам надо укреплять и тренировать армию. Укреплять границы.

— Вы так много уже сделали для этого, что теперь Суоми уже в относительной безопасности.

— Нет, дорогой мой художник и профессор, нет. И ещё раз нет! Армия наша в очень трудном положении. Кое-что создано. Но этого очень мало. Нужны большие средства. А парламент и даже президент господин Столберг этого совершенно не понимают. Финляндии нужна мощная по-современному вооружённая армия. Основа уже есть. Нужны средства и большая напряжённая работа с армией. И необходимо постоянно следить, чтобы ни на границе, ни в море, ни где-либо ещё не было бы никаких конфликтов с русскими. Чтобы не состоялась провокация, военная провокация, после которой обычно и происходит вторжение. И укрепления на границе должны быть мощными и глубоко эшелонированными. Чтобы такое вторжение, если оно начнётся, не получилось.

— Да, господин генерал... Война и политика дело тонкое. Думаю, потоньше, пожалуй, живописи. Да и поопасней, — улыбнулся профессор, — наверно, потому вы, порой, такой нервный бываете, — Аксель улыбнулся. — Когда были регентом, вообще, помню, взрывались из-за ничего. Подойти нельзя было.

— Да ладно тебе преувеличивать, Аксели.

— А вы не обиделись тогда, господин генерал, не держите в самой глубине души обиды на нас, ваших друзей, что мы тогда в июле девятнадцатого уговорили вас выставить свою кандидатуру на президентских выборах? Ведь мы тогда понимали, что вы правы и что депутаты выберут не вас! Но настояли!

— Да нет, конечно, мой уважаемый профессор. И вы, и мы все тогда понимали, что надо было пережить всё это ради своей страны. Надо было пережить. Я должен был предоставить право выбирать. К сожалению, не народ выбирал, а депутаты. Но для меня это даже к лучшему. Я собираюсь с мыслями, ищу новые пути и формы развития и укрепления моей страны. И в нынешнем моём положении в разных приватных встречах веду неофициальные беседы, которые в дальнейшем, бесспорно, укрепят позиции Финляндии в мире. Ускорят и облегчат укрепление армии, военной, и другой тоже, промышленности. Это всё очень важно для Суоми.

— Да, это всё так, господин генерал. Но я всё-таки хочу быстрей закончить эти мои две работы, чтобы вы их увидели. Мне очень важно ваше мнение. Потому что вы умеете видеть суть, даже если она глубоко спрятана. Главную суть явления, события, а также и причины, и последствия. И в картинах моих, может, увидите такое... мне очень важно будет ваше мнение!

— Хорошо, мой дорогой профессор.

Они уже подходили к дому.

На взгорке, в сотне метров от тихой ламбы [23] Маленькое озеро (русская интерпретация финского слова). приютился деревенский бревенчатый сруб, построенный по-карельски в полтора этажа, и смотрел лицевой стороной на озерко.

Первый этаж — летнее помещение, позади него — хлев с домашними животными — овцами, козами, курами. На втором этаже зимнее жилое помещение, одно большое и просторное, разделённое на две части широкой балкой под потолком. Все присели за большой, сделанный из толстых струганных сосновых досок стол с широкими двумя лавками для гостей. Выпили по большой кружке молока. Оно было холодным и вкусным.

Дом принадлежал леснику, давнему знакомому барона, который и прикрепил к шляпе генерала почётную ветку за точный выстрел. Последним в дом вошёл хозяин. Тоже выпил кружку холодного деревенского молока, не садясь. Сказал:

— Господин генерал! Если вы не устали, не хотите немного отдохнуть, то баня уже готова.

— Хорошо, Вейкко! Баня готова, и я готов. А как наш профессор?

— А я всегда, как и мой генерал!

— Тогда всё, пошли.

Они, не спеша, спустились по отлогому, покрытому пожелтевшей травой склону прямо к озерку.

На его берегу стояла срубленная из круглых, аккуратно окорённых брёвен, небольшая, но добротная банька. Мостки от бани выходили прямо в озеро, на три метра углубившись в него, нависая над его гладью всего на полметра. Перильца и лестница в конце мостков спускались в воду. В зеркальной глади отражалась и банька, и закат, и утихший к ночи лес.

В баньке было жарко, но не душно. Однако градусов сто по Цельсию. Своеобразный и здоровый дух осиновой доски, которой парилка была обшита, дух тонкий и горьковатый, барон почувствовал. А в ковш с водой добавили берёзового и можжевелового настоя, плеснули на камни, и банька заблагоухала.

Генерал лежал на полке, и крепкий, и бородатый лесник охаживал его берёзовым веником. Сперва слегка овевал горячим воздухом от взмахов, а потом и хлёстко протягивал по спине размоченные в горячей воде берёзовые ветви веника.

Спину жгло, но генералу это нравилось. Он всегда любил острые ощущения и хорошо знал, что деревенская баня, то есть баня с сухим паром, от любой болезни вылечит. Да и сил прибавит, и омолодит тело и душу.

...Красный, распаренный, он сидел в избе на лавке за широким деревянным, струганым столом, улыбался и молчал. Напротив располагался также раскрасневшийся Каллела, рядом все остальные.

— Господин генерал, как самочувствие? — Это сказал лесник. — Берите фужер.

— Спасибо, Вейкко! Налей мне только рюмку коньяку. Сейчас хватит.

— Слушаюсь, господин генерал! — Когда-то, а точнее два года назад, в восемнадцатом, и он, Вейкко Тикка, воевал под командованием генерала Маннергейма в Освободительной войне. Но тогда лично знаком с самим генералом не был. Познакомился немного позже, на охоте, в этих местах.

Маннергейм выпил рюмку коньяку, извинился перед Аксели и спустился на мостки. Прямо из баньки он уже пару раз прыгал в ламбу, охлаждая душу и тело. А сейчас захотелось выйти к воде, посмотреть на закат. Красное солнце уже село за лесом, но его лучи, бледно-огненные, с малиновым отливом, ещё играли на вершинах высоких и дальних елей и сосен.

Удивительный запах прибрежных ив, осин, ольхи и берёз кружил голову. Вода отражала близкие деревья, мостки и только проклюнувшиеся звёзды. Слабый ветерок гладил лицо. И хотя на дворе было холодно, генерал ещё не остыл. Ему было хорошо.

Все невзгоды и проблемы словно отодвинулись, как он говорил, во второй эшелон обороны. На душе стало легко и чисто.

Словно этот деревенский воздух, красный закат, зеркало озерка и духи бани заполнили всё его существо и вытеснили тяжёлые мысли, освободив, хотя бы на час, от тяжкого вечного груза его ответственности, от его вечных тревог за свою землю.

Подошёл Каллела и встал рядом, рукой облокотившись о перила.

— Красный закат. Яркие и бледные малиновые полутона. И какое-то свечение из ламбы.

— Да, профессор. Но закат, красный закат, уже ушёл. И остались наши яркие и чистые звёзды. Чистые, как это озерко. А в нём, смотри, вторая луна. Не та, что на небе, а другая, она — наоборот. Природа легко всё может перевернуть. Но сохраняет она всё в равновесии. Если вверху луна, то и в озере тоже. Чтобы никому не обидно было. — Маннергейм улыбался. Ему было так хорошо, как очень редко бывает. Синие звёзды. Жёлтая луна. Белые берёзы среди чёрного леса. Тихая ночь родины.