Леонид Млечин - Сумерки вождей

— Шведского-то я не знаю, — объяснил Ленин. — А документы предлагали шведские и вполне надежные.

Смех прекратился, улыбка исчезла, лицо вновь помрачнело. Настроение у него всегда менялось стремительно. Ленин присел за стол:

— А мне чаю никто не нальет?

Хозяйка побежала за чистым стаканом. Ленин взял вилку и стал тыкать в какую-то закуску на тарелке. Озабоченно поинтересовался у Надежды Константиновны:

— Мне это можно?

— Надо выпить хорошего вина, тогда все можно! — вмешался Сталин.

Ничто не могло испортить его хорошего настроения.

Ленин глянул на него неодобрительно:

— Батенька, я получил сведения, что вы там пьянствуете: сами пьете и других спаиваете. Революционеру это не к лицу!

— Нам, кавказским людям, без вина нельзя. — Сталин обиделся.

Хозяйка поставила перед Владимиром Ильичом чай и пирожки:

— Сама испекла. Но цены! Вчера масло отдавали за два с полтиной, сегодня просят четыре рубля! Представляете? Ну, куда это годится! Вот еще сахару надо раздобыть. Сахаришку достанешь фунт-другой — глядишь, и живы полмесяца.

Ленин с аппетитом принялся за пирожки.

− Ну, теперь, Ольга Евгеньевна, − гоните меня, я все равно не уйду. Уж очень мне у вас нравится.

— Ольга Евгеньевна — мастерица, отличная хозяйка, — поддержал его Сталин, — потому что она наша, из Тифлиса. Даже говорит с грузинским акцентом.

Яков Свердлов, щелкнув крышкой карманных часов, деловито напомнил всем, зачем они собрались.

— Выданы ордера на арест всех видных большевиков, начиная с вас. — Яков Михайлович обратился к Ленину: — Требуют, чтобы вы явились к следователю. Вы и Зиновьев. Как будем реагировать?

Аппетит у Ленина сразу пропал.

— Надо принимать решение, — отозвался он. — Решается не только наша с Григорием судьба. Являться или не являться? Или идти к ним на суд, понимая все возможные последствия, включая немедленную расправу. Или скрываться, уходить на конспиративное положение. Тогда срочно подобрать надежные квартиры. А то и вовсе уехать на время из города, потому что искать будут повсюду.

Он обратился к присутствующим:

— Что вы думаете? Как нам следует поступить? Высказывайтесь, товарищи.

Наступила тишина.

Сталин заговорил первым.

— Ясности и определенности нет, так как существуют различные течения. — Он всегда говорил неспешно, а сейчас, можно сказать, цедил каждое слово. — Но думать надо прежде всего о партии, Владимир Ильич. Если, спасаясь от ареста, вы исчезнете, многие обвинят вас в трусости, в том, что вы сбежали и спрятались в то самое время, когда ваши друзья и товарищи по партии уже арестованы. А вы же знаете, обвинения в личной трусости действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Это больно ударит по репутации большевиков.

Ленин с нескрываемым удивлением смотрел на Сталина. Хотел что-то сказать, но удержался.

— Но, конечно, просто так являться нельзя, — увесисто и неторопливо продолжал Сталин. — Думаю, товарищ Ленин может явиться и уверенно доказать на суде свою полную невиновность и снять с партии тяжкие обвинения в предательской работе на немцев. Если, разумеется, Временное правительство гарантирует наших товарищей от насилий. А мы со своей стороны в отсутствие Владимира Ильича возьмем все партийные дела на себя. В атмосфере войны и разрухи, в атмосфере разгорающегося революционного движения на Западе и нарастающих побед рабочей революции в России может удержаться и победить только одна власть, власть социалистическая. В такой атмосфере пригодна только одна тактика, тактика Жоржа Дантона: смелость, смелость и еще раз смелость!

Никто с ним не согласился.

— Мы ни в коем случае не должны выдавать Ленина! — взорвался Глеб Бокий.

Он повернулся к Сталину:

— Вы с такой легкостью говорите: пусть сдадутся властям, потому что вам лично ничто не угрожает!

Не удержавшись, едко добавил:

— Они охотятся на вождей. Вас-то никто не ищет!

Яков Свердлов более спокойно, но столь же однозначно поддержал Бокия:

— Я тоже против явки.

— И я, — присоединилась к ним Крупская. — Я же видела людей, которые тебя ищут.

Ленин размышлял вслух:

— Время на нашей стороне. Ситуация в стране ухудшается стремительно. Те, кто сегодня громче всех кричит против нас, завтра присоединятся к нам. Сейчас главное − сохранить силы и людей. Все остальное не имеет значения. На нормы буржуазного формального правосудия мы плюем. Мы признаем только революционный правопорядок. Все, что выгодно революции, — то и законно.

Ленин немного успокоился и обвел собравшихся повеселевшими глазами:

— Значит, большинство против явки. Подчинимся большинству.

Обратился к Крупской:

— Надя, иди сейчас же к Каменеву. Перескажешь Льву Борисовичу, что мы договорились — не являться к ним на суд и расправу. Пусть передаст членам ЦК.

— Хорошо. — Надежда Константиновна послушно встала и начала собираться.

— Подожди, я ему записку напишу, — остановил ее Владимир Ильич.

Ленин поискал глазами бумагу и карандаш. Сталин вырвал листок из блокнота и протянул ему. Ленин быстро писал, сильно щуря левый глаз. Пожаловался:

— Темно как-то. Ничего не видно.

− Да, светло еще, − заметила Крупская. − Очки тебе нужны — при твоей-то близорукости. Возьми мои.

Пояснила Сталину:

— У Володи левый глаз сильно близорук, поэтому он и щурится, пытаясь что-то рассмотреть. Левым глазом он читает, а правым смотрит вдаль.

Она вытащила из сумочки очки и попыталась нацепить их на нос Ленину. Он брезгливо отстранился:

— Очков мне только не хватало. Лидер пролетарской партии − в очках. Очень убедительно. Как раз то, что надо для победы революции.

Покачав головой, Крупская аккуратно сложила в сумочку очки и бумаги со стола. Озабоченно пошла к двери.

— Надюша, подожди, — остановил ее Ленин.

Она удивленно оглянулась.

— Давай попрощаемся, — необычно серьезно произнес Владимир Ильич, — может, не увидимся больше.

Она вздрогнула и замерла. Ленин подошел, и они неловко обнялись.

— А ты знаешь, — вдруг сказала Крупская, — когда мне было пять лет, мама сочинила книжечку в стихах под названием «Детский день». Ее издали в Варшаве на русском и польском языках. Это описание жизни девочки Нади. Начиналось оно так:

Ленин погладил ее по щеке:

— Такой ты и осталась. Я бы без тебя не справился.

Крупская хотела его успокоить и ободрить.

— Помнишь, когда в 1914 году началась война, тебя арестовали в Австро-Венгрии как подданного Российской империи. И ты очень достойно перенес заключение, поэтому в тюрьме тебя прозвали «бычий хлоп» — в смысле крепкий, сильный.