Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Лошадник стал бороться, пытаясь освободить руку с ножом. На его роже выступили капли пота, они падали на Шона, маслянистые и с мерзким запахом прогорклого масла, который к тому же плохо сочетался с конюшенной вонью.

Шон сжал пальцы на кисти противника еще крепче, для начала только силой предплечья.

– А-а-а! – заорал Лошадник и прекратил борьбу.

Тогда Шон прибавил силу всей руки, ощутив, как напряглись, словно окаменели, мышцы его плеча.

Лошадник заорал еще громче, призывая на помощь всех чертей. Кость в запястье хрустнула, пальцы разжались, и нож с глухим стуком выпал на деревянные ступеньки.

Не отпуская его, Шон сел, потом встал:

– Уходи-ка ты отсюда, дружок, подобру-поздорову.

Шон отшвырнул его на пыльную землю двора. Дышал он легко, оставался спокоен, равнодушно глядя, как Лошадник кое-как встает на колени, поддерживая сломанную руку.

Шон и сам не понял, что именно заставило его вдруг сорваться, что привело к бешеному выбросу злости. Возможно, его спровоцировало первое движение этого человека, попытавшегося удрать, а может быть, всплеск эмоций вызвала выпивка, обострившая отчаянное чувство утраты и связанное с ним горькое чувство крушения надежд.

Шону внезапно показалось, что перед ним на земле лежит источник всех его бед, что именно этот человек отнял у него Руфь.

– У-у-у, сволочь! – зарычал он.

Тот почувствовал перемену настроения Шона, с трудом поднялся на ноги и отчаянно завертел головой, ища, куда бы поскорей скрыться.

– Грязный подонок! – пронзительно выкрикнул Шон, удивляясь силе этого нового для него чувства.

Впервые в жизни Шон жаждал убить человека. С искаженным от злости лицом он медленно приближался к Лошаднику, сжимая и разжимая кулаки и выкрикивая теперь уже какие-то бессмысленные, нечленораздельные звуки.

Во дворе воцарилась полная тишина. Зеваки попрятались в тени, от происходящего на их глазах у них кровь стыла в жилах.

Враг Шона тоже застыл на месте, только голова его с открытым ртом вертелась на шее, но ни единого звука не вылетало изо рта – и Шон подошел к нему, раскачиваясь, как поднявшаяся над землей кобра.

В последний момент противник попытался убежать, но ноги отяжелели от страха и отказывались подчиняться. Шон с размаху нанес ему удар в грудь, прозвучавший как удар топора по стволу дерева.

Бедняга рухнул на землю. Шон уселся верхом ему на грудь, бессвязно что-то крича, и в криках его можно было разобрать одно-единственное слово: имя женщины, которую он любил. В своем безумии он ощущал, как лицо человека крушится под его кулаками, как брызги теплой крови падают ему на щеки и на руки, и слышал крики из толпы:

– Он убьет его!

– Стащите его!

– Ради Христа, помогите – он силен, как чертов бык! Это же зверь, а не человек!

Чьи-то руки схватили его; кто-то сзади на сгибе локтя зажал ему шею, а другой ударил бутылкой по голове. На него навалились толпой, зажали со всех сторон, так что не пошевелиться.

Двое сидели у него на спине, с дюжину повисли у него на руках и ногах. Несмотря на это, Шон сумел встать.

– Хватайте его за ноги, валите на землю!

– Вали его, ребята! Вали его!

Судорожным рывком Шон жестко ударил повисших на его руках друг о друга, и те выпустили его.

Он рванулся и освободил правую ногу, а те, кто вцепился в левую, сами рассыпались в разные стороны. Потом стряхнул со спины еще двоих. Теперь он стоял один, грудь его тяжело поднималась и опускалась, от удара бутылкой по лицу текли струйки крови, впитываясь в бороду.

– Нужно ружье! – крикнул кто-то.

– Под стойкой лежит дробовик!

Но ни один не двинулся с места. Все стояли, окружив кольцом Шона, который яростно озирался, сверкая глазами на сплошь залитом кровью лице.

– Ты же убил его! – крикнул кто-то, и в голосе его прозвучала нотка осуждения.

Эти слова пробили стену безумия и достигли сознания; тело Шона слегка расслабилось, и он попытался ладонью стереть с лица кровь. Все сразу заметили в нем перемену.

– Остынь, парень. Драка есть драка, чего не позабавиться, но убийство – ну его к черту.

– Успокойся. Давай-ка лучше посмотрим, что ты с ним сделал.

Шон посмотрел на лежащего, смутился и вдруг испугался. Этот человек мертв, он был в этом уверен.

– Боже мой! – прошептал он и попятился, то и дело протирая глаза и размазывая по лицу кровь.

– Он первый вытащил нож. Не беспокойся, парень, у тебя есть свидетели.

Настроение толпы тоже изменилось.

– Нет… – пробормотал Шон.

Они ничего не понимают. В первый раз в жизни он употребил свою силу во зло, использовал для бесцельного убийства. Он хотел убить человека просто так, для удовольствия, убить, как убивает свою жертву леопард.

И вдруг его противник пошевелился, повернул голову, согнул и снова выпрямил ногу. Надежда затрепетала в груди Шона.

– Живой!

– Позовите врача!

Шон боязливо приблизился и встал перед ним на колени, развязав узел шарфа на своей шее, вытер им окровавленный рот и ноздри избитого.

– Ничего, оклемается – док поставит его на ноги.

Явился врач – сухощавый, немногословный человек, жующий табак. В желтом свете лампы «летучая мышь» он осмотрел и ощупал лежащего. Остальные окружили его, заглядывая через плечи. Врач наконец встал:

– Хорошо. Можно переносить. Тащите его ко мне в кабинет.

Он посмотрел на Шона:

– Это вы его так отделали?

Шон кивнул.

– Дайте знать, если и я начну вам надоедать.

– Я не хотел… так получилось.

– Неужели?

Врач выпустил в пыль длинную струю желтой от табака слюны.

– Давайте посмотрим, что у вас с головой.

Пригнув голову Шона к себе, он раздвинул пропитанные кровью черные волосы:

– Повреждена вена. Зашивать нет необходимости. Промойте и смажьте йодом.

– А за того, док, сколько с меня? – спросил Шон.

– Платите вы? – Доктор вопросительно посмотрел на него.

– Да.

– Сломана челюсть, сломана ключица, сотни две швов, несколько дней постельного режима из-за сотрясения мозга, – считал он вслух. – Ну, скажем… две гинеи.

Шон дал ему пять:

– Вы уж позаботьтесь о нем, док.

– Это моя работа.

Доктор отправился вслед за людьми, которые понесли Лошадника со двора.

– Думаю, вам надо выпить, мистер. Я угощаю, – предложил кто-то.

Победителей любят все.

– Да, – ответил Шон. – Мне надо выпить.

И Шон выпил. И повторил, и еще раз выпил.

Когда в полночь за ним пришел Мбежане, зулусу пришлось немало потрудиться, чтобы помочь Шону залезть на спину своей лошади. На полпути к лагерю Шон выскользнул из седла и грохнулся на дорогу, и тогда Мбежане погрузил его бесчувственное тело поперек лошади: голова и руки висели с левого бока, ноги болтались с правого.

– Очень может быть, завтра ты будешь весьма сожалеть об этом, – недовольно ворчал Мбежане, сгружая его возле костра и заворачивая, в сапогах и окровавленного, в одеяло.