Уилбур Смит - Когда пируют львы. И грянул гром

Но все знали, что Шон Кортни все еще далеко опережает своего соперника. Он не сомневался в поддержке двух сотен голосов тех, кто работает на его фабрике и в его имении, в голосах производителей коры и их наемных работников, а также доброй половины населения города и фермеров-скотоводов. Но так было до тех пор, пока на первой странице газеты «Питермарицбургский фермер и коммерсант» не напечатали эксклюзивное интервью с неким Арчибальдом Фредериком Лонгуорти.

Мистер Лонгуорти поведал, как под угрозой физической расправы и потери работы его заставили лжесвидетельствовать и оговорить самого себя в суде. Как после суда он был бесцеремонно, в ускоренном порядке уволен с работы. Правда, в чем именно его заставили оговорить себя, не сообщалось.

Шон срочно телеграфировал своим адвокатам в Питермарицбурге, чтобы те немедленно возбудили судебный процесс против названной газеты, обвиняя ее в клевете и очернении репутации, в оскорблении достоинства, в государственной измене – словом, в чем угодно, что только можно придумать. Потом, пренебрегая собственной безопасностью, он прыгнул в свой автомобиль и со скоростью тридцать миль в час помчался вслед за своей телеграммой. Прибыв Питермарицбург, он узнал, что мистер Лонгуорти дал свои показания под присягой, с благодарностью получил взамен пятьдесят гиней и, не оставив адреса, отбыл в неизвестном направлении. Нанести визит издателю газеты юристы Шону отсоветовали, чтобы он не подвергал себя опасности встречного иска по обвинению в рукоприкладстве. Пока в суде откроются слушания дела о клевете, пройдет не менее двух месяцев, а выборы уже на носу: осталось всего десять дней.

Шону оставалось только опубликовать во всех либеральных газетах пространное опровержение на целую страницу и с гораздо более умеренной скоростью вернуться восвояси в Ледибург. А там его ждала телеграмма из Претории. В ней Ян Пауль и Ян Ниманд сообщали, что в сложившихся обстоятельствах Шону предпочтительнее снять свою кандидатуру и отказаться от участия в выборах. Шон отправил такой горячий ответ, что стоило удивляться, как выдержали и не сгорели телеграфные провода.

Итак, словно пара в одной упряжке, Гарри и Шон Кортни устремились к финишной линии дня выборов.

Голосование происходило в помещениях Городского управления Ледибурга под бдительными взорами двух правительственных чиновников. Потом ящики с бюллетенями предстояло отправить в Питермарицбург, где на следующий день в здании городского совета будет произведен подсчет голосов и объявлены результаты.

На противоположных сторонах городской площади кандидаты от противоборствующих сторон поставили большие палатки, в которых избирателям подавали бесплатные закуски и напитки. По сложившейся традиции кандидат, который угощает большее число избирателей, наверняка проиграет. Избиратель не хочет вводить своего кандидата в дополнительные расходы и обычно пользуется услугами его противника. Однако в этот день оба кандидата израсходовали примерно одинаковое количество еды и напитков.

Уже вовсю чувствовалась угрожающая поступь надвигавшегося сезона дождей: в городе стояла душная жара, а солнечный луч, время от времени прорывавшийся сквозь почти сплошную пелену серых туч, обжигал, словно жар пылающей топки с открытой дверцей. Шон, одетый в костюм с жилеткой, потея от волнения, встречал каждого посетителя своей палатки, притворно радуясь ему как старому приятелю. Сидящая рядом с ним Руфь выглядела как лепесток розы, и пахло от нее не менее приятно. Сторма стояла между ними и на этот раз держала себя прилично. Дирка с ними не было: Шон нашел для него работу подальше, на ферме Лайон-Коп. И многие злопыхатели делали по этому поводу ехидные замечания.

Ронни Пай убедил Гарри не надевать военную форму. С ним на публике появилась и Анна; ей очень шло сиреневое платье и искусственные цветы. И только вблизи становились заметны неприятные морщинки вокруг рта и глаз и седые прядки в блестящей черной массе ее волос. Ни она, ни сам Гарри на противоположную сторону площади не смотрели.

Прибыл Майкл; сначала он поговорил с отцом, почтительно поцеловал мать, а затем пересек площадь – ему хотелось продолжить спор, который Шон прервал накануне вечером. Майкл хотел, чтобы Шон купил в прибрежной низине в районе Тонгаата десять тысяч акров земли и засадил ее сахарным тростником. Но хватило нескольких минут, чтобы он понял: сейчас об этом говорить бесполезно, – все его доводы Шон встречал искренним смехом и предложил ему сигару. Обескураженный, но непримирившийся, Майкл зашел в избирательную кабинку и разом решил проблему разрывающей его пополам лояльности: испортил свой бюллетень. Потом вернулся на фабрику в свой кабинет, чтобы пересмотреть и привести в божеский вид расчеты по сахару для новой атаки на Шона.

Ада Кортни весь этот день сидела дома на Проти-стрит. Она твердо отвергла любые призывы присоединиться к тому или другому лагерю и своим девушкам запретила даже думать о выборах. Любые политические разговоры в ее доме жестко пресекались. Шон попытался нарушить это правило, и она немедленно выставила его за дверь. И только когда вмешалась Руфь, а Шон униженно попросил прощения, ему позволили вернуться. Ей решительно не нравилась вся эта возня; она считала, что участие членов ее семьи в избирательной кампании, когда они не только выставляют свои кандидатуры на государственный пост, но, страшно сказать, соперничают друг с другом в этом, – дело неблагородное и унижающее их достоинство. Ее недоверие и глубочайшее презрение к правящим кругам и чиновникам родилось еще в те времена, когда городской совет решил поставить на Проти-стрит уличные фонари. На следующее их собрание она явилась, вооружившись зонтиком, и тщетно они пытались убедить ее в том, что уличное освещение не привлекает комаров.

Как бы то ни было, Ада стала единственным человеком в округе, кто саботировал выборы. С самого утра до пяти часов вечера, когда избирательный участок закрывался, площадь заполняли толпы, и, когда запечатанные урны для голосования с помпой отправили на железнодорожный вокзал, многие сели на этот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы принять участие в официальном подсчете голосов.

День сопровождался всеобщим нервным напряжением, поэтому измотанные Руфь с Шоном, оказавшись в номере гостиницы «Белая лошадь», очень скоро уснули в объятиях друг друга. А к утру на город обрушилась великолепная гроза. Не сразу проснувшись, Руфь беспокойно зашевелилась во сне и вдруг поняла, что они с Шоном дождались наконец своего часа. Шон проснулся одновременно с ней, и ему хватило всего нескольких секунд, чтобы понять, что происходит. Он оказался не менее ошарашен, и оба тут же энергично принялись за дело. Уже на рассвете Руфь не сомневалась, что зачала сына, хотя Шону казалось, что говорить с такой уверенностью еще рановато.