Патрик О'Брайан - Салют из тринадцати орудий [ЛП]

Его свита собралась в пространстве за троном, но визирь (низкий сухощавый человек) вышел вперед и огласил в очень уважительных словах, что прибыли два посланника, первый от императора Франции, второй от короля Англии, и они осмеливаются просить представить послания их господ. Султан ответил: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного, пусть первый прибывший и говорит первым».

Дюплесси с Ледвардом позади занял место перед троном и, поклонившись, начал читать по сырой бумаге. Неудачное представление — чернила расплылись, очки запотели, а жара и мокрая одежда сильно подавляли. Ледвард переводил каждый абзац. Очень живой перевод, но также чрезмерно вольный. Делался он резким тоном, странно не совпадавшим с комплиментами, выражением доброй воли и искреннего желания еще более тесного альянса между властителями-кузенами Пуло Прабангом и Французской империей.

Визирь договорился с каждым посланником по отдельности, что раз султан после аудиенции собирается устраивать пир, а не созывать заседание совета, выступления не должны длиться дольше четверти часа. К изумлению, Дюплесси и Ледвард не проговорили даже столько. Фокс начал речь неудачно, запнувшись на титулах султана «Цветок любезности, Мускат утешения, Роза восторга», и пришлось повторять дважды, и он едва ли проговорил десять минут, несмотря на блестяще исправленные ошибки и восторженное напоминание о прославленных предках султана.

Когда он закончил, раскланялся и вернулся на место, советники втайне изумленно переглянулись. Они привыкли к речам, которые тянулись и тянулись, к самодостаточному многословию. Однако султан осознал свое везение после секундной паузы, улыбнулся и произнес:

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного, добро пожаловать, господа. Прошу вернуть нашу благодарность вашим правителям, да хранят их небеса, за их благородные подарки, которые мы будем беречь в сокровищнице и в сердце. И да начнется пир.

Вот теперь-то стала очевидной польза от неподдельной нечувствительности. Фокс все еще находился под таким сильным впечатлением от события, пусть и давно ожидаемого, что его светские навыки едва ли работали. Зато Джонсон, Крэбб и Лодер болтали ровно, громко и с периодическими взрывами смеха, так что верхняя часть английского стола поддерживала должное оживление. Стол протянулся во всю длину пиршественного зала. Чтобы компенсировать их место во время аудиенции, англичан теперь посадили по правую руку от султана (его стол пересекал зал). Стивен оказался довольно далеко, и поскольку он один из немногих мог поддерживать беседу на малайском, его посадили между пожилым, мрачным и неразговорчивым человеком, чей род занятий он так и не узнал, и первым встретившим его Ван Да.

Вполне приемлемый сосед. Как заядлый охотник, он очень много знал о лесах, джунглях и высокогорьях.

— Как-то раз видел я вас над Кетангом, — весело смеялся он. — Вы удирали от пчел как олень — какие прыжки! Опасный там уголок, рядом с красной скалой. Пять минут спустя мне самому пришлось удирать оттуда, и я потерял след бабируссы. Крупной бабируссы.

— Жестокий удар, уверен, но надеюсь, его немного смягчили размышления о том, что свинина у магометан под запретом.

— Как и вино, — улыбнулся Ван Да. — Но бывают дни, когда Аллах еще более милостив и милосерден, чем обычно. На самом деле мы их убиваем, потому что они ночами разрывают поля. А еще в дело идут их бивни.

Вино все же оказалось настоящим. Крепкое, пригодное для питья красное, чье происхождение Стивен определить не мог. Макао, по всей видимости? И хотя его подавали не в стекле, а в серебре, он был вполне уверен, что помимо Ван Да некоторые малайцы его пили. Султан — точно. Его виночерпий Абдул, похожий на газель юноша, даже не делал попыток скрыть разливаемую им темно-красную жидкость.

Также и французы. Пока Ван Да подробно рассказывал о преследовании малайского медведя, Стивен рассматривал лица напротив. Морские офицеры, кажется, неплохо соответствовали английским. Их капитан чем-то был похож на Линуа — способный, эффективный, целеустремленный и жизнерадостный. Дюплесси — из числа тех, кого не стоит посылать в жаркий климат или вообще за границу, а его официальные советники походили на тех, что сопровождали Фокса.

Рэй превратился в развалину с тех пор, когда Стивен его последний раз видел — вялый, едва узнаваемый. Над ним все еще довлел шок от встречи. Вряд ли он высидит до перемены блюд — с каждым глотком его охватывала зеленоватая бледность. Ледвард, с другой стороны, восстановив уверенность в себе, выглядел и звучал как серьезный противник, человек необычных способностей. Стивен наблюдал, как он опустошил кубок и протянул его через правое плечо, чтобы его снова наполнили. Во время этого жеста он бросил взгляд в сторону трона. Выражение его лица очень слабо, но значимо изменилось — это был тайный взгляд. Стивен посмотрел влево и краем глаза заметил ответную улыбку Абдула.

Какое-то время Стивен не мог поверить, что его первое впечатление оказалось верным. Но хотя Ледвард с этого мгновения оставался совершенно сдержанным, Абдул за спиной султана — нет. Впечатление переросло во внутреннее убеждение. Возможные последствия так заполонили его разум, что он потерял нить рассказа Ван Да до его завершения:

— Так что Тиа Удин убил медведя, а медведь убил Тиа Удина, ха-ха!

— Джек — поинтересовался Стивен, когда они шли по краю кратера к тому месту, с которого можно окликнуть корабль, — ты когда-нибудь размышлял о Ганимеде?

— Да. Я провел с ним прошлую ночь и должен был бы провести сегодняшнюю, если бы не завтрашний визит султана. Такой хорошенький, маленький, золотистый, а как подмигивает — просто обожаю. Как закончим с султаном, буду снова им заниматься почти всю ночь.

— Ты действительно собираешься? — уточнил Стивен, всматриваясь в довольное, раскормленное лицо друга, от султанского вина еще живее обычного. — Дружище, мы об одном и том же говорим?

— Надеюсь на это, — улыбнулся Джек. — Юпитер в противостоянии, ты же знаешь. Его великолепия нельзя не заметить.

— И в самом деле, чудесное зрелище. А Ганимед с ним же связан, как я понимаю?

— Конечно же — самый прекрасный из спутников. Ну что ты за тип, Стивен!

— Удачное название. Но я-то имею в виду другого Ганимеда, виночерпия султана. Ты его заметил?

— Что ж, заметил. Я еще подумал: «Будь прокляты мои глаза, это же девушка». Но потом вспомнил, что на таком пиру девушек не будет, и вернулся к превосходному филе оленя — не больше заячьего, но невероятно вкусное. А почему ты его называешь Ганимедом?

— Ганимед был виночерпием Юпитера. Я думаю, что сейчас их связь, отношения, дружба вызвали бы неодобрение. Но имя это я использую в широком смысле, как это обычно и делается. Я не порицаю султана.