Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Вы думаете, они мертвы?

— Похоже.

— Оба?

— Сейчас посмотрим, — с этими словами граф склонился сначала над одним неподвижным перепачканным в крови телом, затем над другим. Приложив ухо к груди, ладонь к устам и попробовав пульс, он выпрямился и сказал. — По здешним меркам мертвы оба.

— Что значит, по здешним меркам, граф?

— А то, дорогой мой друг, что если бы в этот момент здесь не оказались мы с вами, то это заключение можно было бы считать окончательным.

— Значит, в данный момент жизнь еще не совсем покинула их?

— Покинула. Но еще может вернуться, если пожелаете.

— Сделайте одолжение, граф. Такие люди нам могут оказаться весьма полезными.

— Извольте, дорогой друг. Сейчас я возьму свой саквояж.

С этими словами граф отправился к карете, достал из багажного отделения небольшой дорожный саквояж и вернулся к двум бездыханным молодым людям. Немного поколдовав над ними, влив в раздвинутые пальцами губы какой-то микстуры и похлопав обоих парней по щекам, он вдруг сказал в легком раздумье.

— Да, похоже, успели вовремя. — И, обернувшись к своему спутнику, заметил. — Придется нам с вами, любезный друг, далее ехать без прежнего комфорта. Вы как-то хвастались мне, что ваша карета снабжена специальными раскладывающимися сиденьями, легко преображающими ее во вполне приличную двухместную спальню?

— Я не отказываюсь от своих слов, граф.

— Тогда извольте распорядиться.

Спутник графа отдал свите из шести всадников, одетых едва ли не в такие же темные одежды, как и он сам, нужные распоряжения, и через несколько минут оба бессознательные, но уже с признаками жизни тела были осторожно уложены в карете рядом друг с другом.

Когда через сутки Педро пришел в себя и впервые увидел рядом со своей постелью дона Гаспаро, он несказанно удивился и даже не сразу понял, что именно сказал ему про наваху этот невысокий, но с необычайно живыми глазами человек.

— Кто вы? Где я? — забормотал он. — Неужели я уже на небесах, и вы — Бог?!

— Нет, молодой человек, вы пока еще на земле. И я не Бог. Хотя, возможно, для вас и посланец Божий. Меня зовут дон Гаспаро. А вас? Мы не обнаружили при вас никаких документов.

— Я — Педро. Просто Педро Сьерпес, бродяга и сирота. Но как я оказался здесь, у вас, господин..?

— Дон Гаспаро. Мы с моим другом нашли вас бездыханным на дороге, когда возвращались домой.

— Бездыханным?!

— Да, Педро. Практически вы были уже мертвы, и моему другу, замечательному врачу, потребовалось немало усилий и искусства, чтобы вернуть вас в этот мир. Впрочем, согласно его указаниям, вам, чтобы окрепнуть, придется провести в постели еще около месяца.

— Месяц?!

— Увы, предписания моего друга должны выполняться неукоснительно, иначе полного успеха не обещаю. Так что приготовьтесь не торопиться.

С этими словами дон Гаспаро налил в диковинный зеленый бокал воды, достал какой-то пузырек, капнул несколько капель и протянул питье Педро.

— Теперь вы должен выпить это и снова уснуть. Завтра я опять приду, и мы побеседуем подольше.

Педро протянул еще слабую руку и взял бокал из руки своего спасителя, едва не выронив. Однако, успев вовремя собрать волю в кулак, поднес бокал к губам, даже не расплескав, и жадно выпил содержимое. Израненное тело мгновенно охватило блаженство, и юноша стал погружаться в забытье так быстро, что даже не заметил, как дон Гаспаро тихо, словно кошка, покинул комнату.

С каждым следующим днем дон Гаспаро разговаривал с Педро все дольше и дольше, и юноша постепенно рассказал ему все и о своей короткой жизни, и даже о доне Рамиресе.

— А что это за грязный обрывок ткани нашли мы у вас на шее? — вдруг спросил однажды у Педро его спаситель.

Юноша даже вспыхнул от неожиданности, но быстро поборол свои чувства. С одной стороны ему было несколько неловко, что он скрыл от этого замечательного человека историю с Клаудильей, а с другой стороны, Педро уже давно страдал из-за исчезновения своей единственной драгоценности и никак не мог заставить себя спросить об этом обрывке у дона Гаспаро.

— Это мне дала дочь дона Рамиреса, — с некоторым внутренним облегчением выдавил он. — Но ведь вы его не выбросили?.. — вдруг с тайной надеждой взглянул он в глаза этого загадочного человека. Ожидая услышать из его уст утвердительный ответ, юноша все же слегка побаивался увидеть в черно-золотых глазах легкую усмешку презрения или снисходительности.

— Нет, не выбросил, — совершенно без всякой насмешки спокойно ответил дон Гаспаро. — Но, надеюсь, вы не обидитесь на меня за то, что я все же велел отмыть ее от грязи и крови?

В словах и во всем облике дона Гаспаро было при этом столько простого человеческого понимания и заботы, что Педро схватил его руку и благодарно выдохнул:

— О, благодарю, благодарю вас!

После этих слов дон Гаспаро достал из-за пазухи столь драгоценный для юноши обрывок ткани и передал его Педро.

— Вы любите ее? — спросил он затем таким же спокойным и ровным голосом, как говорил всегда и обо всем.

— Как родную сестру, — облегченно ответил Педро. — Ей было десять лет, когда мы расстались. И я не знаю, увижу ли ее когда-нибудь вновь.

— Знаете, Педро, — после непродолжительной паузы вдруг сказал ему дон Гаспаро, — я видел тогда, как вы дрались. Скажу прямо, вы замечательный боец, хотя и действуете во многом еще не очень умело.

— Не очень умело? — удивился юноша. — Но ведь меня…

— Знаю, знаю, вас учили лучшие бойцы на навахах. И, кстати говоря, именно с одним из таких бойцов вы и столкнулись в последнем поединке.

— Да, он, похоже, оказался искуснее.

— Я бы так не сказал. Вы оба оказались достаточно искусны, но оба недостаточно обучены.

— А разве тут можно еще чему-нибудь научиться?

— О, еще очень и очень многому, — рассмеялся дон Гаспаро. — Если желаете, по истечении месяца можете не уходить от меня сразу…

— О, дон Гаспаро, — вдруг жарко прервал его Педро, — если только вы меня не выгоните, я готов всю жизнь служить вам.

— А как же дон Рамирес?

— Я не знаю, где он сейчас. И к тому же… дон Рамирес меня уже все равно отпустил, он даже разрешил мне продать его овец. Да и вообще, я думаю, что если дон Рамирес даже когда-нибудь и отыщется, он тоже сразу же станет вашим другом.

— Как знать, мой мальчик, как знать, — задумчиво ответил дон Гаспаро.

— Все равно, дон Гаспаро, теперь вы для меня, как родной отец, и моя жизнь прежде всего принадлежит вам.

— В этом, пожалуй, вы правы, юноша. Но служба у меня полна опасностей.

— Для Педро в этой жизни нет ничего интересней, чем опасности и приключения.

— Но ведь ты даже не знаешь того, ради чего уже готов жертвовать своей жизнью, едва к тебе вернувшейся.