Мария Барыкова - Клаудиа, или Дети Испании

— Ах, как я рада, что так удачно выбрала место, — защебетала герцогиня, — и что вы, граф, снова сможете занять мою протеже.

Аланхэ открыл глаза, которые на мгновение вспыхнули, но быстро погасли, просияв каким-то тихим мерцающим светом.

— А, донья Хелечо [74] Хелечо — цветок, символизирующий честность ( исп .). ! — насмешливо воскликнул он. — Отлично, герцогиня, нам как раз не хватало девушки для игры в жмурки.

Все оживленно загомонили, зашуршали платья, и через несколько минут, выбрав свободное место на самом берегу, четыре пары встали в круг. Аланхэ, не убирая с губ усмешку, непонятно кому адресованную, позволил завязать себе глаза белым платочком одной из дам и взял в руки деревянную ложку на длинной ручке. Кто-то поблизости заиграл на флейте, и под ее лукавые звуки граф стал пытаться дотронуться ложкой до кого-либо из своих партнеров по игре. Но, как ни странно — не мог. Может быть, его сбивал с толку девичий визг, может — хохот мужчин, но, переступая с ноги на ногу, он шарил ложкой в воздухе, а хоровод увертывался и танцевал вокруг него, жеманясь и перемигиваясь от удовольствия. Клаудия с радостью ощутила себя вовлеченной в это странное действо, за которым, казалось, скрывалась не просто игра. Она ловчее всех уклонялась от ложки, соблазнительней всех наклонялась ее белая шейка, гибче всех была талия, в отличие от остальных, свободная от корсета. Флейта играла все быстрее и громче, сверкали золотые пуговицы камзолов, ложка мелькала в руках Аланхэ все проворнее.

Но неожиданно флейта смолкла, и чья-то желзная властная рука разорвала бешеный круг.

— Как я вижу, сеньоры, одежда простонародья не придала вам ни его ловкости, ни азарта, — раздался громкий, мужественный и насмешливый голос, и в круг вошел мускулистый молодой мужчина со свежей кожей и небрежно уложенными светлыми волосами.

Хоровод мгновенно остановился, какая-то девушка ахнула, а граф Аланхэ так и застыл с ложкой в руке. И не успел он сделать ни одного движения, как мужчина, вошедший в круг в простой форме королевского гвардейца, решительно сорвал с него платок. Вместо лица у Аланхэ оказалась белая маска ненависти. Однако пришедший, будто ничего не заметив, завязал глаза себе самому и самоуверенно крикнул:

— Давайте-ка я покажу вам, как это делается. Эй, флейта. Ну, что замолк? Играй! — крикнул он невидимому флейтисту, и хоровод закружился снова, огибая незнакомца и стоявшего неподвижно, как статуя, графа Аланхэ.

Играл вновь пришедший гвардеец действительно ловко, и не прошло и пары минут, как ложка его скользнула по плечу Клаудии.

— А, вот рыбка и попалась! — торжествующе воскликнул гвардеец и, не снимая повязки, небрежно отбросил ложку, шагнул прямо к застывшей девушке и крепко поцеловал ее в губы. Клаудиа почувствовала, как тело ее становится текучим медом и душа улетает прямо ввысь над водами травянистого Мансанареса. Однако это длилось лишь мгновение, и она пришла в себя от вдруг наступившей вокруг гробовой тишины. А когда Клаудиа открыла глаза, то увидела, что стоит совершенно одна, и только гвардеец, уходящий с толпой своих товарищей к палаткам, игриво машет ей издали рукой в длинной перчатке.

Как потерянная, она долго бродила по берегу, путаясь в повозках и веселых компаниях, занявших всю долину, принимая отовсюду дружественные улыбки и приглашения присоединиться, пока совсем случайно не наткнулась на карету герцогини Осуна. Карета была пуста, но Клаудиа велела кучеру везти ее в Аламеду, подумав, что сама герцогиня освободится еще не скоро, если в такой день и вообще поедет домой.

Дома, как она уже привыкла называть резиденцию герцогов Осуна, Клаудиа заперла дверь, сказав горничным, что устала и не будет дожидаться возвращения хозяйки. Затем, она, не раздеваясь, встала у окна, как стояла еще совсем недавно в ночь прощания с Педро. Теперь парк светился лунным светом нагих статуй и отблесками недалеких прудов. И этот манящий загадочный свет, и тишина, прерываемая лепетом листьев — все возвращало ее к тому удивительному ощущению, когда в объятиях незнакомца душа ее словно выскользнула из тела, оставив его покорным и слабым. Девушка провела рукой по губам — они, казалось, все еще горели, и жесткие шнуры мундира еще царапали голые руки. «Он гвардеец… — плыло у нее в мозгу. — Можно спросить о нем у Педро… Он должен знать… Но граф тоже оттуда… Почему лицо его исказила такая ненависть? Впрочем, не надо спрашивать у Педро… Да, лучше попросить Хуана, это проще…» Мысли путались у нее в голове и так ничего и не придумав и не поняв, Клаудиа заснула, сидя перед раскрытым окном, положив голову на подоконник.

Королева, разумеется, не могла не вознаградить себя за пропущенный праздник в Сан Исидро, и спустя неделю устроила так называемое интимное чаепитие, где собирались только высшие люди королевства, а для развлечения приглашались какие-нибудь экзотические личности, вроде известных тореро или художников.

— Мы с вами непременно туда поедем, — предложила Клаудии герцогиня Осуна, — только там, моя милая мадмуазель, можно увидеть всю эту мразь в ее полном великолепии. Я могу брать с собой кого угодно.

— Но ваши чаепития гораздо интересней, — улыбнулась Клаудиа. — А если уж вы хотите пополнить мои придворные познания, то я лучше посмотрела бы какой-нибудь военный парад … или турнир.

— Какая любовь к военным! — расхохоталась герцогиня. — Впрочем, все это от вас и так не уйдет. А сейчас мы все-таки поедем на чай.

Мария Луиза сидела за накрытым чайным столом, и ее увядшее лицо неожиданно сияло красками молодости, подкрепленными сверканием бриллиантов на груди и особенно крупной алмазной розой в парике. Сегодня гарниром служили эскизы фресок придворного художника Гойи, изображавшие прекрасных нимф в полупрозрачных одеяниях. Гости с видом знатоков обсуждали пластику и позы, и только герцогиня рассеянно отщипывала прозрачными пальцами нугу. Клаудиа же с интересом рассматривала изображения на картонках, но полуприкрытые глаза нимф и их покорные позы снова и снова вызывали перед ее внутренним взором того, кого она даже не успела как следует рассмотреть. Кроме мускулистых ног и бархата щек, она, увы, теперь не помнила ничего.

Скоро все откровенно заскучали, но оживление королевы не проходило, и она попросила маркиза Пипаона сесть за спинет. Тот, пожав плечами, исполнил приказание и заиграл нечто тоскливое. По гостиной поплыли, рыдая и плача, куплеты кантарес:

И под эти молящие стоны никто не заметил, как тихо раздвинулись синие портьеры у противоположной центральному входу двери, и как ярко при этом вспыхнуло лицо королевы. Только Клаудиа, которой все здесь было в новинку, невольно проследила за метнувшимися глазами Марии Луизы и… девушка застыла, едва успев прикусить губу. Полуприкрытый портьерой у дверей стоял тот самый недавний гвардеец. Клаудиа узнала его не по костюму — сейчас на нем был придворный темно-зеленый мундир и белые чулки вместо ботфорт, и не по внешности — природные волосы скрывал напудренный парик, а по тому ощущению, которое вновь охватило ее тело. Она быстро отвернулась, но уже последним взором скорее ощутила, чем увидела, что глаза незнакомца весело сверкнули, также узнав ее.