Оскар Халецки - История Центральной Европы с древних времен до ХХ века. Кипящий котел народов и религий на территории между Германией и Россией

В этом первом российском парламенте, который открылся 10 мая 1906 г., поляки, наряду с другими национальными меньшинствами, имели сравнительно большое представительство. Они продолжали сотрудничать с русскими либералами не только во 2-й, но и в 3-й Думе, в которой число их депутатов было сильно сокращено, а представительство всех других национальностей стало малозначимым, что можно объяснить не только подавлением всего революционного движения, но и отсутствием четко сформулированных программ. Только в Финляндии, которая, разумеется, требовала восстановления в ней конституционного правления, эта цель была достигнута в ноябре 1905 г. Но даже Литовский сейм, который собрался в Вильно (Вильнюсе) в начале следующего месяца и решительно потребовал для Литвы автономии с ее собственным парламентом, хоть и в составе федерации с другими государствами прежней империи, получил лишь расплывчатые обещания от местных российских властей, которые были полностью забыты после революции. Общественный элемент определенно преобладал в украинском национальном движении, а еще больше – среди латышей и эстонцев, которые, как и все другие народы, надеялись хоть на какую-то независимость и требовали ее в 1-й Думе, выступая главным образом против землевладельцев-немцев, но их протесты были безжалостно подавлены российскими войсками.

Так что благодаря революции 1905 г. нерусские народы добились очень малого и уступки эти носили временный характер. Самые шокирующие ограничения, как, например, запрет литовских публикаций на латинице или почти полный запрет печати на украинском языке, были сняты, тем самым давая возможность добиться какого-то прогресса в развитии национальной культуры. За апрельским указом 1905 г., гарантировавшим религиозную терпимость, но только не для униатской церкви, последовал переход многих бывших униатов из православия в католицизм латинского обряда. Полякам, хотя они и были разочарованы, как и все другие народы, ввиду их неоправдавшихся надежд на какую-либо независимость, было, по крайней мере, разрешено открывать частные школы с преподаванием своего языка под эгидой добровольного общества. Но когда даже эта частная организация была упразднена в конце 1907 г., это было ясным указанием на то, что нарастающая реакция, последовавшая за революцией, будет обращена и против самых скромных прав нерусских народов. Среди некоторых других мер, направленных, в частности, против поляков, отделение Холмского района от Привислинского края (в котором условия жизни были несколько лучше, чем в остальной части империи) – о чем было объявлено в 1909 г. и проведено в жизнь три года спустя – вызвало особенно сильное возмущение.

В то же самое время старая программа панславизма возродилась под обманчивым названием неославизм, которое должно было отличать его от первоначального движения под явно российским руководством. Однако даже теперь в славянском сообществе не было места для украинцев. И даже поляки, среди которых Дмовский выступил за эту новую концепцию, вскоре полностью в ней разуверились и перестали принимать участие в этих славянских съездах. Отношение Дмовского можно понять только в свете его убежденности в том, что главный враг Польши – Германия, в которой антипольская политика прусского правительства близилась к своему апогею. Однако не только многие поляки, но и другие славяне, обескураженные российским империализмом, обращали свои взоры к третьей империи, участвовавшей в разделе Польши, и в целом к Центрально-Восточной Европе. Ею была Габсбургская монархия, в которой национальный вопрос продолжали обсуждать в совершенно другом духе, отличном от преобладавшего в России после 1905 г., несмотря на договоренность России с демократическими государствами Западной Европы.

Вся история Австро-Венгрии от ее образования в виде двуединой монархии до ее падения полвека спустя – это поучительный рассказ о серьезных попытках решить проблему многонационального государства с необычно сложным составом и структурой, особенно после оккупации Боснии и Герцеговины в 1878 г. Аннексия этих двух провинций 30 лет спустя, хотя и была естественным последствием оккупации и непрерывного управления, спровоцировала еще один международный кризис, который снова выявил тесную связь между международной национальной проблемой и внешней политикой монархии.

Чтобы понять эту связь, следует помнить, что многочисленные народы Австро-Венгрии были четко поделены на две группы. Однако реально важным различием является не то, которое обычно делают между так называемыми историческими и неисторическими народами, а различие между народами, проживавшими в пределах монархии, и частями народов, бо́льшая масса представителей которых находилась за пределами этих границ. Что касается последних, то дополнительно следует отличать такие меньшинства, которых привлекали независимые национальные государства по другую сторону границы, как в случае с итальянцами, сербами и румынами, и те народы, у которых вообще не было своего государства, а большая их часть оставалась под чужеземной властью, гораздо более деспотической, чем власть Габсбургов. Так обстояло дело с поляками и украинцами.

Самую многочисленную группу немецких австрийцев или австрийских немцев едва ли можно было причислить к какой-то из этих категорий. Если подчеркивать их немецкий характер, то они окажутся в ситуации аналогичной итальянским, сербским или румынским «невоссоединенным регионам». И среди них действительно было определенное число пангерманистов, лояльность которых была поделена между Берлином и Веной, если не подвергалась большему влиянию первого, чем последней. Сознавая свою национальную и лингвистическую общность и вдохновляемые традициями Священной Римской империи, они чувствовали разочарование оттого, что не принадлежат к этой второй Германской империи, которую Гогенцоллерны делали гораздо могущественнее, чем империя Габсбургов, в которой немцы должны были делить свое влияние почти с дюжиной других народов. Но, с другой стороны, только оставаясь в этой дуалистической (двуединой) монархии, эти австрийские немцы могли продолжать контролировать эти другие народы, с экономической и социальной точки зрения более слабые, чем немцы, и – согласно германской трактовке – находящиеся на более низком уровне развития культуры. И лишь через австрийских немцев Габсбургскую монархию можно было держать под политическим влиянием, если не руководством, новой Германской империи – как ее «великолепный второй номер». Более того, было много немецкоговорящих австрийцев, которые действительно были первыми, если не единственными, лояльными подданными Габсбургов, определенно противостоявшими прусскому духу, вдохновлявшему рейх Гогенцоллернов; они были преданы своим отдельным австрийским традициям, и их интересовало то, что они считали своей исторической миссией, – объединение Дунайского региона во взаимодействии с негерманским населением.