Елизавета Дворецкая - Княгиня Ольга. Сокол над лесами [litres]

Первым делом в стане загасили все костры, чтобы и дреговичам пришлось стрелять наугад, но кроме темноты защититься было нечем. Додумались повесить щиты в два ряда на тот полог шатра, что был обращен к лугу; теперь в таком шатре и позади него можно было лежать, почти не опасаясь быть убитым во сне. Большая часть стрел, как скоро выяснилось, были даже без наконечника – лишенные возможности подобрать свои стрелы, дреговичи быстро истощили запасы. Но и пустой стрелой можно убить, так что спокойного отдыха русам эта ночь не сулила.

А поспать было надо, хоть немного. Предстоящий день обещал быть не легче предыдущего. Поначалу Асмунд, вместе со Святославом и телохранителями занявший самую большую избу, определил порядок несения дозоров и отпустил свободных отдыхать. Он надеялся завтра встретить посланцев от Благожита и повести переговоры. Надо думать, Благожит убедился, что разорение Перезванца ему с рук не сойдет, и, не дожидаясь, пока Святослав двинется жечь все веси вокруг Хотимирля, сам предложит мир и возмещение.

Но стрелы из ночи принесли Асмунду послание, которое он отлично понял. Как ни различны были обычаи его и Благожита, ошибиться в том, что ему хотели сказать, он не мог. Ни мира, ни выкупа не будет. Благожит желает только гибели чужаков.

Асмунд послал разбудить старшин. Явились десятские гридей, сотские вышгородской дружины – кроме Буряты, чей был черед нести стражу, – Ивор, Хрольв. На зевающего Люта, пришедшего со своими «дядьками», то есть Альвом и Ратияром, Асмунд взглянул не без досады: сейчас ему больше пригодился бы Мистина, да где ж его взять?

Что творится – все знали, но почему – никто не понимал. Даже были в недоумении.

– Мы им здесь-то ничего худого сделать не успели! – возмущался Ивор. – Весь день нас жалили, будто осы, хоть ночью бы дали поспать!

– А по пути сюда-то мы сколько весей пожгли, а? – напомнил Кари Третий.

– И все без толку, добычи с ежкин хрен! – буркнул Стегрим.

– Избы новые срубят, у них тут лесу вон, чай не степь!

– Я думал, завтра с Благожитом потолкуем, – сказал Асмунд, – а теперь вижу, не желает он с нами толковать. Чего делать будем, дренги?

– Так и пожжем завтра всю округу, – мстительно бросил Святослав.

У него болела простреленная рука, и он жаждал как можно скорее рассчитаться за свою боль и поражение. Особенно обидное после успехов Древлянской войны. Там он бился в поле, осадил и разорил стольный город, уничтожил самого князя Володислава, – а здесь воюет, считай, с деревьями в лесу, да еще и проигрывает!

– Всех их пожечь в Марене в ступу, – злобно дернув ноздрями, бросил Радул. Его сотня, первой подошедшая к мосту, пострадала сильнее всех, у него самого правая рука была перевязана и подвешена к груди.

– Да мы ни до одной бани не дойдем – обстреляют опять, – с досадой ответил Хрольв. – Добычи не будет. Потери будут.

– Нам война такая дурацкая не нужна, – буркнул Ивор. – Была бы хоть добыча.

– Здесь не Ираклия, – слегка улыбнулся Альв.

– Да уж я вижу, не дурной! Болото на болоте!

– Хотел бы Благожит в поле биться, другое было б дело… – начал Ратияр.

– Да он, подлец, не хочет! – злобно бросил Асмунд. – Из-за куста и свинья остра – так и будет из засады обстреливать, пока всех нас не повыбьет. А нам отсюда до дома полмесяца добираться.

– И каждый день у нас будет все меньше людей, а у Благожита – все больше, – добавил Ратияр. – К нему будут подходить ратники с дальних весей, а наши силы будут таять.

– Кто-нибудь знает, как нам отсюда выгрести со славой? – Асмунд оглядел соратников.

Все молчали.

– И я не знаю, – ответил он этому молчанию. – Стало быть, пора в море, как отец говорит.

– Уходим? – вскинул брови Лют.

Он сам об этом думал, но не мог, будучи самым молодым в этом совете, кроме Святослава, предложить такой бесславный выход. Но в душе был не против. Какой смысл погибать задаром? Лучше взять ложку в другую руку, как говорил Свенельд, и поискать более удобный случай.

Но Святослав пока был слишком молод, чтобы смотреть так далеко вперед. Ему это отступление казалось окончательным. Мнилось, на этом и закончится весь его ратный путь, едва начавшись, и уделом его станет вечный позор.

– Я не уйду, – он стиснул зубы и, набычившись, оглядел лица, озаренные слабым светом двух лучин. – Лучше умру, но не дам Благожиту хвалиться, что-де князь русский от него сбежал, хвост поджав и полные порты навалив.

О такой роскоши, как восковые свечи, имевшиеся в Киеве, здесь и не слыхал никто, но сейчас Святослав был даже рад, что все эти исполины минувшего века слабо видят его лицо – его, их нового князя. Они любили его отца, и он это знал. И сейчас, в шаге от поражения, он стыдился и за себя, и за Ингвара.

Старшины помолчали. Все они, от Люта до Асмунда, понимали, почему Святослав так говорит. И опускали глаза, отыскивая выход, который дал бы сохранить и жизнь, и честь. Только Лют смотрел на Святослава прямо, с редким между ними дружелюбием. Он не питал любви к Святославу, но понимал его – не благодаря своей проницательности, а просто по сходству их положения. Однако на день сегодняшний Лют смотрел совсем другими глазами. Любое «сегодня», хорошее оно или плохое, неопытная юность воспринимает со всей остротой, вкладывает в переживание его всю нерастраченную силу души. Опыт, даже небольшой, дает драгоценное понимание: пока пряхи судьбы не обрезали нить, ничто не бывает единственным и окончательным. Вслед за сегодня придет завтра и даст возможность поправить дело. Лют, будучи всего на четыре-пять лет старше Святослава, уже знал это и чувствовал себя перед ним совсем взрослым. «Ты еще слишком юн, чтобы умирать, – мог бы сказать он. – О тебе еще нечего рассказать. Погибни ты здесь, только и останется в памяти людской, что-де ходила Эльга по земле Деревской с сыном своим Святославом. Да и все. И если уж погибать, то прежде совершить столько славных дел, чтобы и жизнь твоя, и сама смерть показались сплошным подвигом. Как у моего отца. Но уж не здесь, среди болот, на четырнадцатом году жизни».

Сам Лют уже мог кое-что себе поставить в заслугу – стоило взглянуть на витое золотое колечко на мизинце. Колечко подарила сама княгиня, целовавшая его перед гридями в благодарность за возвращенный стяг, и от вида колечка у него веселело на сердце. Но умирать только с этим Лют не собирался. Он хотел жить долго, как его отец, и прославиться так, чтобы само имя его сделалось преданием.

Асмунд медлил с ответом, невольно хмурясь. Брат матери, во всем заменивший Святославу отца, он первым делом думал о том, как невредимым доставить того домой. Он прекрасно понимал, какое сокровище ему доверила сестра-княгиня. Очень важно было сохранить жизнь отроку, самим рождением своим скрепившему огромную державу. Погибни он, первенец единой Руси – и ее ждет развал и крушение.