Анжело Мария Рипеллино - Магическая Прага

Уже Вилем Мрштик [67] Вилем Мрштик (1863–1912) – чешский писатель, драматург, переводчик и литературный критик, в литературе представлял чешский реализм. – Прим. ред. в романе “Санта Лючия” (1893) изобразил город как “черную красавицу”, “черную соблазнительницу”, “прикрытую неглиже белых влтавских туманов” [68] Vilém Mrštík . Santa Lucia. Praha, 1948, s. 137–139. . В конце xix века для молодых людей из моравской провинции Прага, с ее благородными дворцами, с ее рекой и легендами, подобно Москве для трех сестер, была источником бессонницы, миражом, желанным огнивом. Без планов на будущее, без цели и средств слетались они из отдаленных деревень по направлению к столице, то есть по направлению к неизвестности, и попадали в ее колдовские сети, причем многие из них навсегда.

Герой романа “Санта Лючия” Иржи Йордан, сын простого рабочего из Брно, очарованный городом на Влтаве, своей землей обетованной, попавшись в ловушку собственной фантазии, отправляется туда изучать юриспруденцию. Он любит Прагу как женщину во плоти, с нездоровым вожделением [69] Ср. Jiří Karásek Ze Lvovic . Vilém a Alois Mrštíkové, в: Impressionisté a ironikové. Praha, 1903, s. 76–77. . Но Прага не податлива по отношению к влюбленным в нее: “она задушит в своих каменных объятиях простодушного поклонника, восторженного мечтателя из Брно, привязанного к ней всеми чувствами своей порывистой души” [70] F. X. Šalda. Vilém Mrštík, в: Duše a dílo (1913). Praha, 1947, s. 115. . Приходит зима, никому до него нет дела, и, растратив жалкие сбережения, он страдает от холода и голода, испытывает тысячи лишений, как и все провинциальные студенты, разорившиеся в столице.

И тогда Йордан “сгорает в хмельном пламени Праги подобно хрупкому мотыльку” [71] Arne Novák. Praha a slovesná kultura, в: Kniha o Praze, iii / Ed. A. Rektorys. Praha, 1932, s. 17. Ср. Vladimír Justl. Bratří Mrštíkové. Praha, 1963, s. 12–14. . Но разочарование не охлаждает его пыл: “…она по-прежнему обольщала его, греховодница, влекла к себе даже тогда, когда он смотрел на нее издали, а она дремала во тьме. Соблазнительница покоилась в объятиях тех, кто ей больше платил”, “она шипела у него за спиной, сопровождая глухим шумом подавленные вздохи своих ненасытных губ, а когда ничего другого не оставалось, пронзительным гулом напоминала ему издали, что все новые поезда приближаются к ее телу, и все новые толпы, все новые жертвы пропадают в ее бездонном лоне” [72] Vilém Mrštík. Santa Lucia, cit., d., s. 231. .

Замечательный образ – поезда, что приближаются к лону этой, конечно, не “мамочки” ( чеш . “matička”), но обольстительницы, ветреной распутницы, что наряжается в мерцающие огни бистро и кутается в развевающиеся халаты туманов, словно в экстравагантные бордельные неглиже. Так и подумаешь, что чем отозваться на преданность несчастного разоренного студента, скорее уж она уступит домогательствам какого-нибудь богатого провинциального мамелюка, искателя любовных утех, эдакого “баальбота” [73] “Что же до выражения “баальбот”, то обозначало оно богатого мужчину из провинции, который ночи напролет, основательно и обстоятельно освежает в столице свою любовную жизнь, ни геллера, впрочем, не платя сверх таксы”. Франц Верфель . Дом скорби/ Пер. с нем. А. Кантора. См. Франц Верфель . Черная месса. М.: Эксмо, 2005. – Прим. ред. , с огромной часовой цепочкой на животе, подобного тому, кого Верфель [74] Франц Верфель (1890–1945) – австрийский поэт, романист и драматург. – Прим. ред. в своем рассказе включил в число клиентов шикарного борделя.

И вот Йордан, больной, голодный, отощавший, в дырявых башмаках и без пальто, бродит по Праге как во сне, в жару и бреду, томимый ее ненастьями, израненный ее манящими взглядами, – отвергнут, изгнан, чужой. Он слоняется по городу и все это время ведет нескончаемый разговор с каменной кокеткой, которая и манит его, и ускользает от него, безразличная к его страданиям, к его безнадежным скитаниям. Его подберут, бездыханного, на улице, и он умрет в больнице, но до последнего вздоха будет сиять в его глазах образ Праги, тщеславной дамы, манящей и провоцирующей, вызывающей в памяти женские создания с картин эпохи Сецессиона. И действительно, что-то в чувственной и гулящей атмосфере города на Влтаве напоминает этих томных женщин, “белых камелий”, которых в начале xx века напишет Макс Швабинский [75] Макс Швабинский (1873–1962) – чешский живописец, выдающийся график, народный художник Чехословакии. См. Antonín Matějček. Max Švabinský. Praha, 1947, s. 20–22; Jan Loriš. Max Švabinský. Praha, 1949, s. 100–104. – Прим. ред. .

В гармоничной череде акварели и гуаши, которыми окрашен роман, есть налет импрессионизма. Мрштик, с удивительным мастерством живописца, передает тончайшие и неощутимые оттенки атмосферы, изменения погоды, палитру богемской столицы, призрачную Санта Лючию в разные часы дня и ночи: лунные проблески и голубоватые тени, белизну заснеженных крыш, сверкающую жемчужную нить реки, тусклый желтоватый свет газовых фонарей. Жемчужная Прага Вилема Мрштика, с ее мерцающими и неясными очертаниями, размытыми во влажном воздухе Влтавы, как будто растворяется, подобно Лой Фуллер [76] Лой Фуллер ( Loïe Fuller , настоящее имя – Мария Луиза; 1862–1928) – американская актриса и танцовщица, основательница танца модерн. Танцевала в развевающихся тканях, на стекле, подсвеченном снизу. Ее танец неоднократно зарисовывал А. Тулуз-Лотрек. – Прим. пер. , в колыхании переливчатых вуалей туманов, в вихре многоцветных огней, окутывающих ее, словно шелка.

Ныне, вдали от Праги, возможно навсегда [77] Репортажи Рипеллино из чехословацкой столицы в августе 1968 г., во время введения войск стран – участниц Варшавского договора, стали впоследствии поводом, чтобы навсегда закрыть для него въезд в ЧССР. – Прим. ред. , я спрашиваю себя, существует ли она на самом деле или это воображаемый край, подобный Польше короля Убю [78] Речь идет о пьесе французского поэта, прозаика и драматурга Альфреда Жарри (1873–1907) “Король Убю” / Пер. с фр. Н. Мавлевич. См. Король Убю и другие произведения. М.: Б.С.Г. – Пресс, 2002. – Прим. пер. . И тем не менее каждую ночь, гуляя во сне, я чувствую ногами каждый камень мостовой Староместской площади. Я часто езжу в Германию, чтобы смотреть издали, подобно дрезденскому студенту Ансельму [79] Студент Ансельм – герой сказки Э. Т. А. Гофмана “Золотой горшок” (1814), бедняк и неудачник, над которым тяготеют роковые силы, превращающие его жизнь в цепь трагических злоключений. – Прим. ред. , на зубчатые горы Богемии. Mein Herr, das alte Prag ist verschwunden [80] Нем. “Сударь мой, пропала старая Прага”. .

Вера Лингартова [81] Вера Лингартова (род. 1938) – основательница чешской экспериментальной прозы, историк искусства, поэт, переводчик, редактор и теоретик искусства. Живет во Франции. – Прим. ред. , мы с вами – как призрачный рой изгнанников, несем из конца в конец земли ностальгию по этой потерянной стране. Портретист эпохи барокко Ян Купецкий, изгнанный из страны за евангелическую веру, где бы он ни жил – в Италии, Вене или Нюрнберге, – никогда не прекращал называть себя богемским художником (“pictor bohemus”) и до последнего дыхания остался приверженцем чешского языка и веры Богемских братьев [82] См. Jaromír Neumann . Český barok. Praha, 1969, s. 65–66. – Прим. пер. Чешские братья, Богемские братья (в Моравии – Моравские братья) – чешская религиозная секта, возникшая в середине xv века после поражения таборитов и оформившаяся в независимую от папского Рима церковную организацию. Первые общины проповедовали бедность, отказ от мирской деятельности, смирение, непротивление злу. С конца xv века сосредоточили свою деятельность на просвещении – основывали школы, типографии. Преследовались властями; после разгрома Чешского восстания 1618–1620 гг. были разгромлены, изгнаны из Чехии и Моравии. – Прим. ред. . Подобным образом барочный гравер Вацлав Холлар [83] Вацлав Холлар (Венцель Голлар, 1607–1677) – чешский график и рисовальщик, работал в технике офорта. – Прим. пер. , проживая в изгнании во Франкфурте-на-Майне, Страсбурге, Антверпене или Лондоне, ощущал себя чехом, о чем свидетельствуют его многочисленные офорты, подписанные “Wenceslaus Hollar Bohemus”; на одном из них стоит экспликация: “Dobrá kočka, která nemlsá” ( чеш . “Хороша та кошка, что не прожорлива”); чешские слова “лес” (“les”) и “поле” (“pole”) включены в его рисунки и в многочисленные виды Праги [84] Ср. Eugen Dostál.Václav Hollar. Praha, 1924, s. 20, 134; Johannes Urzidil. Hollar: A Czech Emigré in England. London, 1942, p. 22–23, 29. .