Владимир Плугин - Разведка была всегда...

Беседа велась через толмача-переводчика, но в самом деликатном месте разговоров о здоровье Кутузов сам заговорил на хорошем турецком языке и поделился с султаном и его свитой медицинскими сведениями. Русский посол блеснул знанием рецептов — и восточных и европейских (заранее припасённых и умело вплетённых в разговор). Придворные и сам султан удивлялись, «каким образом человек, ужасный в боях, мог быть столь любезен в обществе».

Ах, поэт и реформатор Селим III! Знать бы ему, что наш Михаила Ларионыч не двинулся в путь из Дубоссар, пока в любимом сафьяновом портфеле аккуратно не улеглись словесные портреты всех придворных и «характеристические черты» самого султана. Вряд ли знал султан и то, что более двух десятков молодых людей, составивших позднее ядро Военно-топографического бюро при Главном штабе России, тщательно снимали во время неспешного посольского движения планы местностей, места возможных стоянок войск, колодцы и прочее, что могло пригодиться русской армии при её возможном движении к османской столице.

Куда спешить, когда надлежало и самому разобраться в весьма запутанных отношениях султанского двора и с державами, и с вассалами, собрать сведения и доложить в Петербург о привычках и намерениях едущего в русскую столицу посла Великой Порты. Ну а то, что среди проводников по России при Расыхе-эфенди, рекомендованных ему крымскими мурзами, оказался человек, отлично знакомый Кутузову, знавший и по-русски и по-турецки, так на то и есть служба...

Нужно сказать, что российский посол с большим вниманием отнёсся к военно-реформаторским начинаниям Селима III. И годами готовленная сеть информаторов работала отменно. Первые достоверные сведения о военных преобразованиях в Османской империи были получены именно через М. И. Кутузова. Особенно ценными оказались сведения о намечаемых турками мерах в области военного судостроения и производстве пороху. В свою очередь, в беседах с султаном Кутузов ненавязчиво, но твёрдо проводил мысль о необходимости для России иметь теперь сильный флот, базирующийся в Крыму, а судьбу самого Крыма он неразрывно связывал с судьбой России. Говорил посол почтительно, но твёрдо. Султан Селим III больше отмалчивался.

Вопрос о проходе русских военных кораблей через черноморские проливы Кутузов затронул в переговорах только один раз, как бы между прочим, и встретил жёсткое сопротивление со стороны реала-бея (вице-адмирала) Шеремет-бея, в ведении которого находились проливы и оборона побережья. Больше к этой теме русский посол не возвращался, упомянул только одно: будь русский и турки заодно — никто на проливы бы не покусился...

Примечательно, что именно эту часть беседы деятельно обсуждали досужие языки в стамбульских кофейнях. Причём, как ни странно, довольно доброжелательно. Информацию эту сообщил в Париж французский поверенный в делах. Появилась она и во французской прессе с ядовитым комментарием:

«Екатерине Второй мало потёмкинских деревень на юге России. Ещё одну, как говорят в Стамбуле, уже строят на берегу Босфора...»

С осторожностью допускаю, что утечку информации организовал сам Кутузов. И безобидно, а для Франции и Англии, которые в это время тщетно домогались для себя права вводить свои военные корабли через проливы в Чёрное море, весьма тревожно. На этой утечке «купился» даже солидный «Аугсбургский вестник».

Кутузову удалось установить контакты с широким кругом придворных, особенно тех, кто ориентировался на реформы. Среди них были Рамиз-эфенди и Манук-бей (А: Манукян), нашедшие потом, в период янычарского бунта 1807 года, убежище в России. Султану докладывали также, что у российского посла перебывала целая колония армянских купцов. «Зачем приходили — неясно, но многие уходили воодушевлённые...»

Были, понятно, и те, кто встретил нового посла России настороженно, а то и враждебно. Среди них Шеремет-бей, который по своей инициативе учредил негласное наблюдение за всеми передвижениями русского дипломата. М. И. Кутузов вскоре заметил, что вопреки турецким обычаям несколько дервишей постоянно бродят в христианском квартале, вблизи российского особняка, хотя щедрые подаяния тотчас были опущены в их уныло пустовавшие кружки.

Одно время казалось, что противникам русско-турецкого сближения удалось одержать верх и переговоры по торговому тарифу, по определению размеров пошлины за проход проливов зашли в тупик. Но тут М. И. Кутузов вновь уединился, углубившись в чтение документов из заветного сафьянового портфельчика, что привёз с собою в Константинополь. На сей раз его интересовали женщины.

Тщательно перелистав список имён и приметы самых любимых и влиятельных султанских жён, всесильных затворниц гарема [29]он решился на крайне рискованное предприятие — решил один войти в сад гарема. Мужества этому человеку было не занимать, его учтивость и красноречие были уже известны. Но вряд ли кто из враждебно настроенных к русскому послу верноподданных султана так же хорошо знал вкусы обитательниц гарема, как посол российский. Он точно рассчитал, какие изысканные, драгоценные украшения придутся по душе той или иной затворнице, и своей щедростью покорил «розарий падишаха».

В результате султан-валиде, то есть матушка Селима III, и две её наперсницы быстро поняли и приветливо одобрили прозрачные намёки русского посла — тучного, важного, строго соблюдавшего все правила придворного этикета и даже не посмевшего поднять своего одного глаза на трёх прекраснейших женщин Востока, хотя переговоры с султаншей продолжались не менее часа.

Вскоре слухи о том, что русский посол — он же «главный евнух самой императрицы Екатерины II» — побывал в султанском гареме, поползли по Константинополю. И не по опрометчивости, недосмотру М. И. Кутузова, а по его умыслу — через прислуживающего посольству российскому весьма шустрого Ахметку да ещё двух-трёх человек из картографического бюро при посольстве. Источник слухов, как и водится в высоких кругах, установить не удалось — то ли из опасения, то ли из-за того, что турецкая одежда очень шла к загорелым черноусым лицам россиян, искусно распространявших сии слухи на всеведущем и любопытном Капалы-Чарши — крытом рынке Стамбула. Неслыханная дерзость посла России потрясла османскую столицу. Когда явно растерянный начальник султанской охраны доложил своему повелителю обо всём этом, умница Селим III лишь рассмеялся.

Мне потребовалось не менее двадцати лет, чтобы достоверно узнать имена всех женщин, с которыми беседовал в саду сераля Кутузов. Собственно, встреча оказалась возможной, потому что её разрешила и в ней приняла участие султан-валиде, то есть мать правившего султана — Михри-шах. Она была как бы владычицей всей прекрасной (и большей) половины населения Османской империи и одновременно правила в необозримых заповедных личных покоях сына-султана, обычно называвшихся сералем.