Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

– Там же ничего не осталось. Одна церковь стоит.

– Стоит? Вот в ней и поселюсь. Начну Храмовый бугор обживать. А там видно будет. Вот только подбросить бы меня туда, а то, на одной ноге…

– А вон Марья тебя и подбросит. – И предрик хмельно покосился на Марью Сидоровну.

– Довезу, довезу, Кондратий Герасимович. Нам по пути. Вот только домой заеду, да на ферму забегу, гляну, что там…

Она быстро надела солдатскую телогрейку и, пропустив мимо ушей пьяные слова предрика, вышла в приёмную.

Нелюбин заскрипел протезом за ней.

На следующий день он снова упросил Марью отвезти его в Нелюбичи. Ночевать она его оставила у себя. Уже затемно они вернулись назад. Ничего там не осталось. Даже печи из соседних деревень потихоньку растащили на хозяйские надобности – не пропадать же добру. Заречье совсем опустело, прилегло к земле пологими холмиками разрушенных печей и прибитого дождями уголья, заросло дурниной. Храмовый бугор двумя рядами наполовину разобранных печей ещё напоминал, что здесь были постройки и когда-то жили люди.

Кондратий Герасимович смотрел на пегие остовы печей, угадывал, где чей двор стоял и думал: откуда ж их жгли?

Снова его потянуло на кладбище, под липы.

Похоронили всех, всю деревню, в одной могиле. Опознать, где кто, не смогли, а потому и разделять не стали. Всем – одна судьба. Всех в одной могиле и похоронили. Вспомнился список, который ему давал читать предрик Вдовенков. Стал в памяти весь его, с начала до конца, перечитывать: Нелюбина Анастасия Никитична, Нелюбин Герасим Кондратьевич, Нелюбина Анна… В списке не хватало одной фамилии. А может, она просто не отпечаталась в памяти? Кондратий Герасимович даже вспотел. Зачесались, зазудели под гимнастёркой рубцы на груди и стало выворачивать болью ключицу, так всегда бывало перед боем. Нет, Вари, дочери, в списке не было. Точно, не было.

Пить больше не стал. Бутылку прибрал в карман шинели. Посидел на холмике, на котором ещё не загустела трава, не взялась сплошным дёрном, вздохнул. И сказал:

– Вот что, Марья Сидоровна, ты всегда мне помогала, как и я тебе, – давай-ка нынче и наши поля вспашем. Под зябь.

И опять он почувствовал, как над левой бровью задрожала морщина. Словно говорил он это не только Марье Сидоровне, не только председателю соседнего колхоза, а и ещё кому-то, кто, он точно знал, слышал его сейчас. А как же иначе? Слышал. Каждый его вздох и стон, не только что слово. Другого и быть не могло. Кого же он тогда защищал все эти годы? За кого кровь проливал? И ради кого выжил?

А Варьки в списке точно нет. Спросить Марью? Нет, не надо, подумает, что у меня с головой не всё хорошо. Лучше съезжу в район и попрошу у предрика список, ещё раз сам посмотрю. Заодно и спрошу, если в списке её действительно нет.

– А не дашь коней и плуги, лопатой Дремотиху копать пойду, – сказал он. – С завтрашнего дня и начну. Ты не думай, что я безногий. У меня сил много. И руки целы.

Неужели Варюшка живая?

Батальон поротно построили прямо у дороги.

Задачу ставил незнакомый майор. Капитан Солодовников стоял рядом и посматривал в планшетку, на карту, время от времени делая в ней пометки карандашом. Он терпеливо ждал, когда майор закончит.

– Товарищи гвардейцы! – чеканил майор. – В Чернавичской пуще окружена значительная группировка противника. По данным разведки, до десяти тысяч человек. Они загнаны в болота и деморализованы. Среди них два генерала. Ваша задача: перехватить узел дорог западнее в двадцати километрах отсюда и одновременно закрыть единственный выход из Чернавичской пущи, которым окружённые, по данным разведки, намерены воспользоваться, чтобы выскользнуть из «котла». Вам придаётся достаточное усиление. В «котле» находятся части разбитой дивизии СС, несколько ягд-команд и боевая группа «Чёрный туман». Все сформированы в основном из власовцев и предателей родины. Одеты в немецкую форму. Некоторые имеют нашивки РОА и РОНА. В плен не пойдут. Во время ликвидации «котла» особое внимание обратить на следующее. Окружённые пытаются вынести на запад контейнеры с особо важными документами. Это часть архива группы армий «Центр». Папки с документами могут находиться в деревянных ящиках, в мешках, в чемоданах. При обнаружении документов тут же докладывать по команде.

Недалеко ушли, подумал Воронцов. Похоже, история, начатая в лесу и болотах под Чернавичами и Яровщиной, обещала продолжение.

Началась погрузка. Длилась она несколько минут. В каждый кузов подали по нескольку ящиков – патроны, гранаты, сухой паёк.

В дороге к ним пристроились два «студебекера» с пятидесятидвухмиллиметровыми противотанковыми орудиями и миномётная рота на полуторках.

Уже через час они выгрузились в какой-то брошенной лесной деревушке среди болот. Машины тут же ушли. А роты начали окапываться по опушке смешанного леса фронтом на восток.

Всё происходило так быстро, что не минуло ещё и часа, а Восьмая рота уже сидела в окопах и наблюдала, как над Чернавичской пущей всходило раннее июльское солнце.

Взводы Воронцова окопались справа от грунтовой дороги, которая уходила на северо-восток и терялась среди молодых еловых посадок метрах в ста пятидесяти. Именно по ней и ждали прорыв окружённых в пуще. Фланги прикрывали соседние роты, в том числе пулемётная.

Ещё перед рассветом вперёд ушла разведка. До сих пор от неё не поступало никаких вестей. Солодовников нервничал. Уже дважды звонил по телефону, запрашивал обстановку и давал последние указания.

Воронцов обошёл пулемётные окопы, поговорил с расчётами. Приказал сцепить ленты. Перезаряжать будет некогда, если валом пойдут.

Тяжёлый ДШК приказал разместить рядом с ротным НП. Такая близость пулемётной точки была опасной. Но чутьём бывалого фронтовика – перед боем готовься к худшему – Воронцов понимал, что, скорее всего, тяжелого вооружения у немцев в «котле» нет, побросали на позициях и на дорогах, когда бежали в пущу, но лёгкие миномёты, вплоть до батальонного, окружённые могли сохранить. Крупнокалиберный пулемёт в стрелковом бою, как говорят бойцы, мощь! К тому же Храпунова нет. Выбыл его надёжный пулемётчик в самый разгар боёв.

Первым номером Воронцов назначил ефрейтора Чучина, лесоруба и плотника из Великого Устюга. В расчёте Храпунова Чучин был наблюдателем и какое-то время даже вторым номером. В свободное время Чучин развлекал расчёт плотницкими байками и чем-то напоминал Воронцову Степана. Но этот был постарше. Говорил медленно, с важной растяжкой, заметно стягивая слова на гласных и по-вологодски окая. Материальную часть пулемёта знал хорошо, в бою был так же обстоятелен и надёжен. Вперёд особо не совался и молодых одёргивал, но свой маневр знал и держался земли крепко.