Сергей Михеенков - Власовцев в плен не брать

Воронцов спрыгнул в свой окоп и принялся завинчивать в гранаты взрыватели. Он знал, что такое выходить из окружения, когда периметр кольца уже замкнут. Разложил «феньки» ровными рядами, слегка вдавил их в сырой песок ниши, чтобы не раскатились. Пересчитал. Двенадцать. Сколько ж он их уже израсходовал за эти три неполных года! Чёртову пропасть, как сказал бы Кондратий Герасимович.

В просторном окопе ротного НП сидели вестовые и двое телефонистов из штаба батальона. Провод они на всякий случай прикопали, чтобы, когда начнётся, не перебило осколком или пулей и не пришлось лезть на соединение под огонь. Телефонистов Воронцов знал. Капитан Солодовников всегда в Восьмую присылал этих двоих.

Один, постарше, Кружкин, коренастый, с развалистой походкой, бывший речник из Астрахани. Другой, Данин, москвич. То ли водитель трамвая, то ли таксист. Оба воевали с весны сорок четвёртого. В полк прибыли после ускоренных полковых курсов связи.

Когда ротный начал снаряжать и раскладывать в ряд Ф-1, связисты переглянулись, насторожились. Кружкин покосился на свою винтовку, обмахнул затвор рукавом шинели и сказал:

– Думаете, товарищ старший лейтенант, всё же на прорыв пойдут?

– Пойдут. Им деваться некуда.

И Воронцов рассказал им, как ранней весной сорок второго прорывались из вяземского «котла» они, остатки Западной группировки 33-й армии, и все, кто тогда оказался отрезанным в Шпырёвском и Шумихинском лесах.

– Долго ж вы воюете, товарищ старший лейтенант, – выслушав его рассказ, сказал Кружкин.

Воронцов вышел из окопа, прислушался. Пуща молчала. Никакого движения. Он осмотрел в бинокль поворот дороги, луг, косо уходящий влево. Деревья там расступались, давая простор для трав. Видимо, до войны хороший был покос. А теперь именно там удобно развёртываться для атаки танкам с пехотой. И луг, и дорогу, и опушку сапёры уже заминировали противотанковыми и противопехотными минами. Война быстро осваивает земли. Ни с кем и ни с чем она не считается.

Ничего он там не увидел. И луг, и дорога выглядели точно такими же, как и до прихода батальона. Только птицы изредка перепархивали из леса на луг и обратно.

– А теперь мы их заперли. Вот такая ирония войны, – сказал он, засовывая бинокль в футляр.

– Как говорил Гегель, ирония истории… – усмехнулся обычно молчаливый Данин.

Воронцова это определение поразило своей точностью и краткостью. Да-да, подумал он, ирония истории. Именно так.

– Проверь-ка, умник, связь, – оборвал своего напарника Кружкин. – Спроси Хмелёва, когда выдадут сухпай? Жрать уже охота. И узнай, нет ли каких новостей?

Данин начал накручивать аппарат и вскоре связался со штабом батальона. На другом конце провода хрустнуло, пискнуло, и послышался калёный голос комбата:

– Восьмая?

– Так точно, товарищ капитан.

– Данин, ты?

– Так точно, товарищ…

– Рядовой Данин, какие были инструкции по поводу телефонных и прочих переговоров?

– Понял, товарищ Первый…

– Ладно, студент, на первый раз ограничусь замечанием. Воронцов рядом?

– Так точно!

– Дай ему трубку.

Воронцов взял потную трубку.

– Ну что у тебя, Восьмой? Тихо?

– Тихо.

– Вот и у нас тихо. И разведка не возвращается. Должны были уже связаться по рации. Молчат. Контрольное время прошло… Слушай меня внимательно, Воронцов. Отбери десять – двенадцать надёжных людей, кто хорошо ориентируется в лесу. С лейтенантом, в крайнем случае с надёжным сержантом во главе. Два ручных пулемёта. Снайпер. Радиста с рацией дам своего. Готовность сорок минут. Ровно в семь ноль-ноль выйти на связь. Что неясно?

– Вас понял, товарищ Первый. Через сорок минут доложу.

Воронцов тут же разослал связных.

Через десять минут двенадцать человек с двумя ручными пулемётами выстроились на полянке позади ротного НП.

Капитан Солодовников прошёлся вдоль строя, взглянул на Воронцова, потом на Турчина, стоявшего во главе шеренги, и спросил:

– Звание и должность до штафбата?

– В сорок первом – подполковник, начальник штаба полка. Потом в партизанском отряде Гурьяна Микулы. Командир взвода.

– Значит, здешние места знаете хорошо?

– Да, знаю.

– Задача следующая. Произвести разведку в глубину леса вдоль просёлка до трёх километров. В случае обнаружения противника выяснить, в какой он силе, каким вооружением располагает, есть ли бронетехника и машины и насколько он организован. Через каждый час высылать связного. Для этого возьмите ещё несколько человек.

Турчин увёл разведчиков. А через полчаса над лесом и деревней пронеслись Илы. Двумя шестёрками они прошли в стороне от дороги, развернулись за деревней над полем.

– Быстро – две белых ракеты! – крикнул комбат.

Старший адъютант батальона уже держал в руках ракетницу и тут же выпустил одну за другой две ракеты в сторону Чернавичской пущи по курсу первой пары штурмовиков.

Илы летели на штурмовку. Снизу под широкими плоскостями виднелись очертания подвешенных бомб и реактивных снарядов на коротких направляющих рельсах.

Провожая их взглядом, комбат сказал:

– Эх, попадут наши ребята под раздачу…

Эту дорогу Владимир Максимович знал хорошо.

Гурьян Микула не раз посылал его взвод в так называемые мясные рейды. Задание всегда было простым – добыть в одной из деревень пару овец или поросёнка, а если повезёт, корову.

На обратном пути легче всего в дороге было с коровой. Овец или свинью приходилось забивать и мясо потом тащить на себе или на саночках. А корову вели на верёвке. Главное, было не наследить. В лесу корова оставляла заметный след. К тому же зимой по глубокому снегу корову долго было водить тоже невозможно. И они ходили по дорогам или тропам, которыми каждый день пользовались местные.

Километрах в десяти от дорожной развилки, где у «самоаховы» [12] Полиция белорусской самообороны. был постоянный круглосуточный пост с пулемётом, есть деревня Бодринковичи. Туда и нагрянули они однажды по первому снегу подразжиться продовольствием. Надо было готовиться к непростой зимовке. В отряде ещё в августе случилось прибавление – разродились сразу четыре жёнки, в том числе и подруга самого Гурьяна Микулы. Дети росли, и их нужно было прикармливать. В отряде было несколько коров. Но ртов на их молоко было ещё больше. К тому же почти все коровы пошли в запуск и прекратили доиться.

Найти в начале зимы корову с молоком было делом непростым. Местные подсказали: надо, мол, пошукать в Бодринковичах, там живёт семья Бородулей, старый Бородуля со старухой и три невестки. Пятеро сыновей Бородули добровольцами служили в одном из батальонов Союза белорусской молодёжи [13] Белорусская националистическая организация. Создана в 1942 году, спустя год легализована и начала активную работу при поддержке немецких оккупационных властей. Аналог белорусского гитлерюгенда. Формирования СБМ участвовали в антипартизанских акциях, а также принимали участие в боях против Красной армии на стороне германской армии. Многие члены СБМ вошли в десантно-штурмовой батальон «Дальвитц», который занимался диверсиями и разведывательными мероприятиями. К началу 1944 года формирования СБМ насчитывали около 10 000 человек. . Почти каждую неделю они приезжали проведать родителей. Служили молодые Бородули с оглядкой на родительские заветы о том, что всякая война рано или поздно кончается, а хозяйство остаётся всегда. И потому всякий раз, наведываясь домой, пригоняли на свой хутор, в километре от Бодринковичей, то корову, то пару телят, то выбракованную кавалерийскую лошадь, то воз какого-нибудь добра. Всё это свозилось и сгонялось на просторное бородулинское подворье, заводилось в хлева, заносилось и складывалось в кладовках и погребах, как правило, после рейда по партизанским районам или очередной акции в еврейском местечке.