Роберт Говард - Принцесса-рабыня

Амори знал, что условия на родине Кормака были дикие и кровавые, название «Ирландия» стало термином для обозначения насилия во всей Западной Европе. Но какие войны сотрясали его землю и насколько бурными были они, Амори не мог знать. Сын безжалостного норманнского авантюриста с одной стороны и свирепого ирландского клана с другой, Кормак Фицджеффри унаследовал страсти, ненависть и древние распри обеих рас. Он отправился с Ричардом Английским в Палестину и заработал для себя кровавое имя в том бесплодном крестовом походе. Вернувшись снова в Утремер, чтобы выплатить долг благодарности, он был подхвачен слепым ураганом заговора и интриг и погрузился в эту опасную игру с яростным пылом. Он ездит в одиночестве в основном, и не единожды многочисленные враги заманивали его в ловушку, но каждый раз он возвращал свою свободу хитростью и коварством или силой руки, сжимающей меч. Он похож на пустынного льва, этот гигант норманн-гэл, который составляет заговоры, как турок, ездит, как кентавр, сражается, как обезумевший от крови тигр, и охотится на самых сильных и жестоких чужеземных лордов.

Полностью вооруженный, он уехал в ночь на своем огромном черном жеребце, и Амори обратил свое внимание на девушку-рабыню. Ее руки были грязными и грубыми от тяжелого труда, но все еще оставались тонкими и стройными. Где-то в ее жилах, решил молодой француз, бежит аристократическая кровь, которая видна в нежной, как лепесток розы, текстуре ее кожи, в шелковистых черных волосах, спадающих волнами, в глубокой мягкости ее темных глаз. Горячее наследие южных пустынь было очевидно в каждом ее движении.

— Ты не родилась рабыней?

— Какое это имеет значение, хозяин? — спросила она. — Достаточно того, что я рабыня сейчас. Лучше родиться среди кнутов и цепей, чем быть сломанным ими. Когда-то я была свободной; теперь я рабыня. Разве этого не достаточно?

— Рабыня, — пробормотал Амори. — Каковы мысли раба? Странно — это никогда не приходило мне в голову: задаться вопросом, что проходит в сознании раба — или зверя, одно из двух, если на то пошло.

— Лучше мужчина-конь, чем мужчина-раб, хозяин, — сказала девушка.

— Да, — ответил он. — Ибо есть благородство в хорошем скакуне.

Она склонила голову и сложила молчаливо свои тонкие руки.

Сумрак затенял холмы, когда Кормак Фицджеффри подъехал к большим воротам Кизил-Хиссара, Красного замка, который дал свое имя охраняемому им городу. Гвардейцы, худые, бородатые турки с глазами ястреба, разразились проклятиями в изумлении.

— Клянусь Аллахом! Волк пришел, чтобы сунуть свою голову в капкан! Беги, Юсеф, и расскажи нашему господину Сулейман-Бею, что неверный пес Кормак стоит перед воротами.

— Хо там, на стенах! — прокричал франк. — Скажите своему вождю, что Кормак Фицджеффри хочет говорить с ним. И поспешите, потому что я не собираюсь тратить свое время на пустяки.

— Удержи его разговорами ненадолго, — пробормотал один мусульманин, присев за бастионом и достав арбалет, захваченный у франков. — Я отправлю его бряцать своим щитом в ад.

— Постой! — сказал бородатый скуластый старый ястреб пустыни, чей взгляд был жестоким и настороженным. — Когда такой вождь едет смело в руки своих врагов, будь уверен, что в этом есть тайный смысл. Подожди, пока не придет Сулейман. — Кормаку же он прокричал грозно: — Будь терпелив, могучий лорд. К принцу Сулейман-Бею отправлен посланник, и он скоро будет на стенах.

— Тогда пусть поторопится, — проворчал Кормак, которому принц внушал не больше уважения, чем какой-нибудь крестьянин. — Я не буду ждать его долго.

Сулейман-Бей поднялся на стены и посмотрел вниз с любопытством и подозрением на своего врага.

— Что ты хочешь, Кормак Фицджеффри? — спросил он. — Ты обезумел, рискнув приехать в одиночку к воротам Кизил-Хиссара? Ты забыл о вражде между нами? О том, что я поклялся перебить твою шею своим мечом?

— Да, ты поклялся, — усмехнулся Кормак. — И так же поклялся Абдулла бин Керам, и Али Бахадур, и курд Абдалла Мирза. И так же, недавно и в другой стране, поклялся сэр Джон Курси, и клан О'Доннелов, и сэр Уильям ле Ботелир, но до сих пор моя голова крепко сидит на моих плечах. Сначала выслушай то, что я хочу сказать тебе. Затем, если тебе все еще будет нужна моя голова, спускайся со своих каменных стен и посмотрим, хватит ли у тебя сил, чтобы забрать ее. Это касается принцессы Зальды, дочери шейха Абдуллы бин Керама, на имени которого проклятье.

Сулейман-Бей застыл с внезапным интересом; он был высокий, стройный человек, молодой и красивый, как ястреб. Его короткая черная борода подчеркивала его аристократичные черты лица, а глаза были прекрасные и выразительные, с тенями жестокости, скрывающимися в их глубинах. Его тюрбан был украшен серебряными монетами и перьями цапли, а легкая кольчуга — золотыми щитками. Рукоять его тонкого, серебряного скимитара была оформлена блестящими драгоценными камнями. Молодым, но могучим был Сулейман-Бей, в горном городе, на который он напал со своими ястребами несколько лет назад и объявил себя правителем. Шесть сотен воинов мог он отправить в бой и жаждал еще большей власти. По этой причине он хотел вступить в союз с могучими руалли, племенем Абдуллы бин Керама.

— Что принцесса Зальда? — спросил он.

— Она моя пленница, — ответил Кормак.

Сулейман-Бей вздрогнул, его рука легла на рукоять скимитара, но потом он рассмеялся насмешливо:

— Ты лжешь, принцесса Зальда мертва.

— И я так думал, — ответил Кормак откровенно. — Но в набеге на город я нашел ее в плену у торговца, который не знал, кто она в действительности, она скрыла это, опасаясь еще худшего зла для себя.

Сулейман-Бей постоял в задумчивости мгновение, затем поднял руку.

— Откройте ворота для него. Входи, Кормак Фицджеффри, никто не причинит тебе вреда. Сложи свой меч и проезжай.

— Я носил свой меч в палатке Ричарда Львиное Сердце, — взревел норманн. — Я расстанусь с ним в стенах моих врагов лишь тогда, когда буду мертв. Отпирайте ворота, глупцы, мой конь устал.

Во внутренней комнате, украшенной шелком и малиновыми драпировками, хрусталем, золотом и тиковым деревом, Сулейман-Бей сидел, внимательно слушая своего гостя. Лицо молодого вождя было непроницаемо, но его темные глаза выдавали полную заинтересованность. Позади него стоял, словно мрачная темная статуя, Белек Египтянин, правая рука Сулеймана, большой, сильный мужчина с сатанинским лицом и дьявольскими глазами. Откуда он пришел, кем был, почему последовал за молодым турком, никто не знал, кроме самого Сулеймана, но все боялись и ненавидели его, так как хитрость и жестокость черного змея таились в жутком мозгу Египтянина.