Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Сакраментарии, как назвал их Лютер, начали с того же, с чего и он, – с антиклерикализма и неприятия идеи, будто священники могут магически преобразить хлеб и вино в Тело и Кровь Христову; но они пошли дальше – и зашли слишком далеко, описав круг и слившись с теми, от кого убегали. Такое происходило постоянно; и свою задачу Лютер видел в том, чтобы посреди этих уклонений удержаться на срединном пути и постараться вернуть уклонившихся назад, к смыслу Писания:

Обе стороны изгоняют Христа – одни в парадную дверь, другие в заднюю. Одни уклоняются вправо, другие влево, и ни те, ни другие не остаются на пути истинной свободы [440] Bornkamm , Luther in Mid-career , 171. .

На взгляд Лютера, превращать ясные слова Писания в аллегории, метафоры или символы было все равно что говорить: Христос воскрес «в сердцах учеников». Или все равно что сказать: в долг я у тебя взял настоящими деньгами, а отдавать буду «метафорически». В письме в Страсбург Лютер пишет: «Этот текст слишком силен: никаким пустословием не оторвешь его от его значения» [441] LW, 40:63. .

Всякому, кто мучается совестью из-за своих грехов, следует приступить к таинству и получить успокоение – не от хлеба и вина, не от Тела и Крови Христовых, но от Слова, кое в этом таинстве предлагает, представляет и дарует нам Тело Христа, преданное за нас, и Кровь Его, за нас пролитую [442] Там же, 214. .

Иными словами, духовная реальность, созданная в Боге верою, делает все даже более реальным, чем реальность физическая, – однако не устраняет физическую реальность, не уничтожает ее, не делает неважной. Верить в то, что сказал Бог, – вот и все, что нужно, чтобы Бог сошел с небес на землю и преобразил не только хлеб и вино, но и нас – навеки. Вот в чем суть. Вот в чем искупление, которое принес Христос нам и всему творению верою в слово Его.

Те же богословские идеи, что звучали в спорах о свободе воли и о таинствах, применимы и ко всему прочему. Важнейшая сторона Лютерова богословия – в том, что Бог и Благая Весть о Боге во Христе должны быть освобождены из тех ритуальных пут, в которые заключила их средневековая Церковь: они должны распространяться свободно. Пусть текут как вода и заливают равнину обыденной жизни – во всякое время, при всех обстоятельствах, во всем. Пусть Библия заговорит на народном языке и станет доступной для всех; пусть прощение и исповедь не ограничиваются разговорами со священниками; пусть причащение под двумя видами станет доступно каждому, кто верует во Христа. По мнению Лютера, в течение столетий Церковь выстроила жесткую организационную структуру, отгородившую Бога от верующих. Разумеется, не нарочно – но тем не менее: медленно, но верно Бог оказался окружен стеной и спрятан в месте, ключи – или «ключи» – от которого имелись лишь у клириков. Звучит нелепо, пожалуй, даже кощунственно – но это правда: Церковь и папа сделались сторожами Бога, почти что держали Его в тюрьме или в клетке, как будто не Он был им господином, а они Ему. В этом-то и проблема. Церковники решали, когда и как Богу встречаться с простыми верующими, – а значит, были не столько посредниками между Богом и народом Божьим, сколько Божьими тюремщиками. Как до такого дошло? Для Лютера Иисус сошел на землю, умер и воскрес из мертвых именно для того, чтобы уничтожить пропасть между Богом и человеком. Иисус стал мостом между берегами, разделенными со времен Эдема; а вера в Него – способ для нас перейти мост.

Из этого следует, что, если человек истинно верует, вся жизнь его должна быть жизнью свободы во Христе. Он свободен идти куда хочет – и Бог, в которого он верует, всегда будет с ним. Для Лютера это была очень важная, быть может, важнейшая задача Реформации: вывести святость из Церкви в большой мир. Отобрать святость у священников – и отдать каждому отцу и матери. Отобрать у молящихся монахов и монахинь – и отдать каждому пахарю, каждой хозяйке. Святость не должна быть заперта в особых религиозных местах и занятиях. Стену между «религиозным» и «мирским» необходимо сломать навеки. Подобно тому как разорвалась храмовая завеса, обнажив Святая святых и позволив Богу оттуда выйти, – так и ныне все, что прежде было приковано к религиозной и церковной сфере, должно вылететь оттуда в большой мир. И так все, прежде сотворенное Богом, было искуплено верою во Христа. Да, это произошло пятнадцать веков назад: но с искуплением случилось то же, что с деньгами, положенными в банк и там забытыми. Никто не снимал их со счета, никто не тратил – а ведь для чего еще нужны деньги? Теперь Лютер объявил: вот оно, наше богатство, доступное всем – берите и пользуйтесь в жизни во славу Божью! Бог может и должен коснуться всего – и всех материальных вещей в мире (в том числе и секса), и, кстати сказать, музыки.

Незачем изгонять музыку из нашей жизни, как требовали Карлштадт и Мюнцер. Не стоит делить ее и на «церковную», которую могут исполнять лишь священники и монахи, и «светскую», которую играют и поют обычные люди за стенами церквей. Все хорошее – от Бога, и строить стены там, где Бог не возводил никаких стен, – трагическая ошибка, если не намного хуже. Поэтому, создавая заново службы для церквей Реформации, Лютер стремился любую хорошую музыку привлечь на службу Богу и воплотить «священство всех верующих» в хоре прихожан. В наше время пение прихожан в церквях распространено повсеместно, даже в Католической Церкви – и трудно поверить, что до Лютера этого не было. Он знал силу музыки и хотел, чтобы музыка служила целям Бога:

Музыка – светлый и прекрасный дар Божий; часто она пробуждает меня и подвигает к радости проповеди. Блаженный Августин смущался в совести своей всякий раз, когда бывал захвачен музыкой: он почитал это греховным. Но он был избранным духом – и, живи он сейчас, с нами бы согласился. Не станем слушать угрюмых зануд, презирающих музыку, ибо она – дар Божий. Музыка отгоняет дьявола и веселит людей; при звуках музыки они забывают всякий гнев, нечистоту, надменность и тому подобное. Музыке отвожу я, после богословия, высочайшее место и величайшую честь. То немногое, что знаю я из музыки, не променял бы я ни на что великое. Опыт учит меня, что после слова Божьего лишь музыка заслуживает звания госпожи и правительницы чувств человеческого сердца. Мы знаем, что для бесов музыка отвратительна и нестерпима. Сердце мое в ответ на музыку бурлит и переполняется радостью; сколько раз музыка освежала меня и избавляла от тяжких мук! [443] Цит. по: Bainton, Here I Stand , 352.

Лютер жаждал принести благовестие Христово в каждый уголок нашей жизни, на всем оставить след Евангелия. Как писал голландский политик и богослов XIX века Абрахам Кюйпер: «Нет во всем творении ни одного квадратного дюйма, о котором Христос не мог бы сказать “Мое”!» [444] Abraham Kuyper, “Sphere Sovereignty,” in Abraham Kuyper: A Centennial Reader, ed. James D. Bratt (Grand Rapids: W.B. Eerdmans, 1998), 488. Итак, искуплено все – в том числе и желание простых людей петь. Однако было у Лютера и еще одно, очень практическое соображение. Он понимал, что лучший способ внедрить истины Писания в умы всех мужчин, женщин и детей, – облечь учение о вере в музыкальные формы. Слушать проповеди с кафедры, а потом подкреплять усвоенное чтением Писания и лютеровых катехизисов – все это хорошо и правильно. Но что, если те же истины облечь в стихи и положить на музыку, чтобы люди могли выучить их наизусть и петь за работой или на отдыхе? Однако уже много столетий христиане не сочиняли новых гимнов – так что Лютер поспешил восполнить этот пробел. Множество гимнов он написал сам, однако и просил помощи везде, где только мог. В конце 1523 года Лютер писал Спалатину, прося его помочь в переложении нескольких псалмов: