Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

21 августа Лютер писал Иоганну Агриколе в Айслебен:

Надеюсь, что битва моя многим послужит, хоть и нет такого зла, какого бы я по своим грехам не заслужил. И все же, хоть жизнь моя грешна, знаю и хвалюсь, что учу чистому слову Божьему и тем служу ко спасению многих. Это злит сатану – вот он и старается погубить меня и уничтожить, а вместе со мной и Слово. Вот почему я не пострадал от рук тиранов мира сего, хоть многих других закололи или сожгли за Христа; тело мое в безопасности – и тем яростнее князь мира сего нападает на меня в духе [450] Цит. по: Bornkamm, Luther in Mid-career, 556. .

Лютер был убежден, что на него нападают бесы, что, раз он не стал мучеником за веру, должен пострадать другим способом. Едва ли возможно объяснить, как именно происходит духовная брань, – ведь мы говорим о вещах невидимых; но множество рассказов о пережитом, дошедших до нас на протяжении столетий, позволяют в общих чертах проследить ее ход и признаки; и лютерова интерпретация собственного опыта вполне согласуется с теми рассказами о бесовских нападениях, с которыми он был знаком.

Тем же летом на Виттенберг снова обрушилась чума. Многие, как было принято в те времена, покинули город, чтобы избежать заражения. 15 августа весь университет на время переехал в Йену. Уехали и Меланхтон, и Юстус Йонас, увезя с собой свои семьи; однако Лютер чувствовал себя обязанным остаться и заботиться о больных. Кати и сын их Ганс тоже остались в Виттенберге. Несомненно, и в этом проявилась вера Лютера: он понимал, что подвергается опасности, но чувствовал себя обязанным рискнуть своей жизнью – и даже жизнью семьи, – чтобы остаться на месте и заботиться о своей пастве. Бог призвал его – и он отвечал на Божий зов. Единственное, чего он по-настоящему боялся, – однажды не ответить Богу. Самого его болезнь не коснулась; однако заболел маленький Геншен, и серьезно.

Пастор Бугенгаген также остался в Виттенберге, а несколько месяцев спустя даже переехал со своей семьей в Черную Обитель. Люди вокруг умирали, как всегда бывает при эпидемиях. Заболела золовка Карлштадта Маргарита фон Мошау – и также переселилась в обитель, как и жена врача Августина Шурффа, которую болезнь тоже не миновала. Черная Обитель в эти месяцы превратилась в нечто вроде больницы. Когда чумой заразилась жена виттенбергского бургомистра, она тоже отправилась в Черную Обитель – однако не выжила; умерла лишь через несколько минут после того, как Лютер обнял ее при встрече. Заразилась и Ханна, сестра Бугенгагена, вышедшая замуж за секретаря Лютера, дьякона Георга Рёрера: в то время она была беременна. Она также переселилась в Черную Обитель – и здесь, после долгих мучений, родила мертвого младенца и сама вскоре скончалась. Эта трагическая сцена особенно поразила Лютера, не в последнюю очередь потому, что его Кати снова была беременна и собиралась родить в декабре:

Я беспокоюсь о родах жены; слишком ужаснул меня пример жены дьякона…

Мой маленький Ганс не может сейчас послать тебе привет, ибо он болен, но очень нуждается в твоих молитвах. Сегодня вот уже двенадцатый день, как он ничего не ел; кое-как мы поддерживали его силы питьем. Только теперь снова начинает понемногу есть. Удивительно смотреть, как этот малыш жаждет, как обычно, играть и резвиться, но не может – он еще слишком слаб.

Вчера вскрыли нарыв у Маргариты фон Мошау. Когда выпустили гной, ей стало легче. Я поселил ее в нашей обычной зимней комнате, а сами мы теперь живем в большом холле с парадной стороны. Геншен лежит у меня в спальне, а в его спальне – жена Августина [Шурффа]. И все мы ждем, когда закончится чума [451] LW, 49:174. .

В это же лето, отмеченное Anfechtungen и чумой, стал мучеником за веру еще один евангелический верующий – тоже друг Лютера, не так давно покинувший Виттенберг. Звали его Лео Кайзер, в Виттенберге он провел полтора года, а затем поспешил домой в Баварию к тяжелобольному отцу, который вскоре умер. Но Бавария была небезопасна для лютеран – и за возможность попрощаться с умирающим отцом Лео заплатил суровую цену. Вскоре после смерти отца его арестовали и бросили в тюрьму. Лютер писал ему туда. Он предчувствовал, что Кайзера могут казнить, и очень волновался за него и в месяцы, предшествующие приступу Anfechtungen 6 июля, и после. Особенно угнетало его, что одним из преследователей Кайзера оказался старый друг, а затем враг – Иоганн Эк. В конце концов Кайзер отказался отречься и претерпел публичное унижение: под наблюдением Эка с него на глазах у людей сорвали одежду, а затем в цепях повлекли обратно в тюрьму. Месяц спустя его отправили в родной город и там сожгли на костре. «Иисус, я твой! Спаси меня!» – вскричал он трижды, когда вокруг разгорелось пламя. С глубоким горем слушал Лютер эту историю со всеми ее ужасными подробностями – в том числе и о том, как палач шестом подталкивал изуродованное тело ближе к огню, чтобы лучше горело. Все это он в конце года описал в памфлете, присовокупив к нему молитву о том, чтобы Бог счел его достойным умереть такой же смертью. В этом же памфлете Лютер задавался вопросом, живет ли он жизнью, достойной Благой Вести – так, как жил Лео? Считается, что именно страдания Кайзера вместе со смертью в Черной Обители жены Бугенгагена Ханны и ее ребенка побудили Лютера написать самый знаменитый его гимн: « Ein feste Burg ist unser Gott » («Бог наш – надежная крепость»). В этом гимне Лютеру принадлежат не только слова, но и мелодия.

В эти месяцы депрессия то ненадолго отпускала Лютера, то возвращалась вновь. Бугенгаген с семьей тоже переехал в Черную Обитель; и Лютер изливал свои сомнения другу и просил за него молиться. Порой духовный мрак так сгущался вокруг него, что Лютер говорил: он уверен, что борется уже не с простыми бесами, а с самим князем бесовским. Однажды он сказал Бугенгагену, что вера его слабеет, и попросил напомнить ему об обетованиях слова Божьего, с твердой верою произнести их – ибо самому ему веры не хватает. В одном из таких разговоров Бугенгаген ответил: «Вот что думает Бог: “Что мне делать с этим человеком? Я осыпал его такими дарами – а он сомневается в Моем милосердии!”» [452] Цит. по: Brecht, Shaping and Defining , 209. .

Наконец, начиная с 20 ноября, чума стала утихать. Маленький Геншен поправился, самого Лютера и Кати болезнь не коснулась. Кроме сестры и маленькой племянницы Бугенгагена, никто в обители не умер. Однако приступы Anfechtungen продолжали мучить Лютера до декабря. Он был уверен, что после женитьбы этот ненавистный старый недуг оставит его навсегда, – но вышло иначе. Что ж, говорил Лютер, если такова воля Господня, он ее примет, «во славу Бога, сладчайшего моего Спасителя» [453] Цит. по: там же. .