Эрик Метаксас - Мартин Лютер. Человек, который заново открыл Бога и изменил мир

Из-за этой выходки Климента Карл с ним рассорился; тогда папа призвал к себе в союзники Милан, Венецию, Флоренцию и Францию и создал так называемую Коньякскую лигу. Предполагалось, что к этому союзу присоединится и Англия; но Генрих VIII пожелал, чтобы все участники переплыли Ла-Манш и подписали договор на его территории, остальные на это не согласились, Генрих вспылил и ушел, хлопнув дверью.

Итак, к рейхстагу 1526 года имперская власть подошла в кризисе. Император отчаянно нуждался в помощи для борьбы с турками в Венгрии и Австрии – и ради этого готов был заключить с мятежными немцами-реформатами сделку. Турки захватили уже всю Грецию и многое другое. Сулейман Великолепный стремился расширить свой халифат – и действие своих законов, которые мы сейчас называем «шариатом», – до Рима и готовился к атаке на Вену. Если Карл хотел получить от князей-сторонников Реформации помощь в борьбе с магометанами, все, что для этого требовалось, – позволить им продолжать в том же духе. Иными словами, это был вопрос религиозной свободы. Не дать им религиозную свободу – и бороться с исламистами придется в одиночку. Любопытно: Лютер не был убежден, что Реформации стоит использовать такой рычаг давления. Это казалось ему слишком циничным и манипулятивным. В конце концов, верующие в любом случае должны делать то, что угодно Богу, – а отказ от своих обязанностей перед кесарем Богу совсем не угоден. Так что помочь императору бороться с разбойниками-турками стоит в любом случае. Однако Фердинанд, брат императора, согласился приостановить действие Вормсского эдикта – или, по крайней мере, не настаивать на его выполнении. Пусть вопрос об эдикте, сказал он, решает церковный собор, который следует созвать как можно скорее. А тем временем приостановим его действие – тем более что выполнить его все равно почти невозможно, учитывая, как растянуты силы императора по всей Европе. Реформацию, конечно, надо подавить… но как-нибудь потом. После такого решения, одновременно и наивного, и циничного, Реформация могла продолжаться – теперь с официального дозволения императора и рейхстага. Приостановка действия эдикта дала ей дополнительное время, чтобы распространиться и пустить корни.

Однако к 1529 году положение императора вновь изменилось. Впервые с Вормсского рейхстага 1521 года, через восемь долгих лет отсутствия, он вернулся в Германию. В 1529 году Лютеру и его соотечественникам предстоял полномасштабный политический поединок. А что же случилось с положением Карла? Прежде всего, в октябре 1529 года его армия остановила турок у самых ворот Вены. Карлу помогла погода: проливные дожди, мешавшие осаде, а за ними ранний снегопад. В конце концов Сулейман со своей армией отступил. Следующая осада Вены турками состоялась лишь через 154 года.

Отпраздновав эту победу, Карл наконец смог заняться Италией – и в феврале 1530 года получил из рук папы Климента корону Священной Римской империи. Императору везло – а вот от папы, как видно, удача отвернулась. Когда в 1527 году войска Карла осадили Рим, Климент вынужден был скрыться и полгода прятаться в замке, выходя оттуда лишь в лохмотьях нищего, в страхе за свою жизнь. А теперь, для пущего унижения, ему пришлось короновать своего победителя!

Однако, по обычаю, от императора требовалось поцеловать туфлю Климента – жест формально самоуничижительный. Что ж, это хоть что-то. А кроме этого, папа потребовал, чтобы император дал обещание стереть с лица земли евангелическую ересь раз и навсегда. Поскольку Рим, взятый и разграбленный имперскими солдатами, еще дымился, местом коронации была выбрана Болонья. Но ради такого случая Болонью «задекорировали» под Рим, к большому возмущению гордых болонцев.

Итак, получив из рук папы корону, Карл наконец мог обратить внимание на мятежных реформаторов, число коих все росло: они уже разделились на два лагеря – лютеране в Германии и цвинглианцы в Швейцарии. Следующий имперский рейхстаг предстояло провести в Шпейере, в шестидесяти милях к югу от Франкфурта и совсем рядом с Гейдельбергом, весной 1529 года; и заранее известно было, что этот рейхстаг должен вернуться к вопросу о Вормсском эдикте, восстановить его действие и настоять на его исполнении. Что же было делать теперь Лютеру и другим вождям Реформации? В Шпейере они заявили формальный протест – тот, что подарил им прославленное имя «протестантов». Однако надо заранее сказать, что император и другие облеченные властью католики подавили этот протест и ситуация зашла в тупик. Что было делать дальше?

У ландграфа Филиппа Гессенского были на этот счет кое-какие идеи. Новичком в политике он не был и понимал, что открытая борьба императора с протестантами – лишь вопрос времени. Он заключил, что виттенбергской, лютеранской ветви протестантизма необходимо политически объединиться со швейцарской, цвинглианской ветвью – иначе император и католические силы возьмут над ними верх и Реформация погибнет. Если же две партии Реформации объединятся, пусть не догматически, но политически, им будет легче выторговать для себя выгодные условия. Поэтому Филипп предложил обеим партиям провести в своем замке в Марбурге диспут.

Лютер в этом диспуте был совершенно не заинтересован. Он читал сочинения Цвингли о Святом Причастии и считал, что по этому поводу все уже сказано: Цвингли свою позицию выразил ясно, пойти с ним на компромисс Лютер не может. Кроме того, он чувствовал, что Цвингли, наоборот, активно стремится к этой встрече, – и опасался, что они вдвоем с ландграфом Филиппом начнут давить на него, подталкивая к богословским уступкам. Не хотел туда ехать и Меланхтон. Он, как ни удивительно, все еще верил в возможность компромисса и примирения с католиками; но, если бы лютеране сделали шаг в сторону эксцессов Цвингли, этим надеждам настал бы конец. Однако курфюрст Иоганн считал, что стоит попробовать, – и буквально выкрутил Лютеру руки, заставив поехать. Впрочем, сперва Лютер написал Филиппу. «Я знаю, что не уступлю ни пяди, – писал он. – Прочтя их аргументы, я по-прежнему убежден, что они неправы» [459] Цит. по: Hendrix, Martin Luther , 205. .

И это была не единственная проблема. Лютер не только не шел на компромиссы по вопросу о Реальном Присутствии – то есть о том, присутствует ли в Евхаристии реальное Тело Христово; не соглашался он и с самой идеей, лежащей в основе этой встречи. Он понимал, что Филипп пытается примирить реформатов ради политического – а следовательно, и военного – союза против императора; однако то понимание Писания, которое исповедовал Лютер, требовало повиноваться поставленным Богом властям. С властями можно не соглашаться – это Лютер уже и делал; можно желать умереть за веру, можно позволить им себя убить, но нельзя восставать против них с оружием в руках. Здесь для Лютера не было даже предмета спора. А создание такого союза – как ясно понимал он, – подтолкнет ситуацию к войне: