Карен Мейтленд - Соколы огня и льда

— Пастор Фридрик.

— Фридрик из..., Ари?

Парень морщит лоб, силясь вспомнить.

— Из Борга. Фридрик из Борга, так мне сказал один из могильщиков. Сказал, что зря он не последовал примеру отца и не убил себя — он стал таким же жалким ублюдком как папаша.

— Значит, Фридрик вернулся, вот как? — бормочу я себе под нос, но парень слышит.

— Ты его знаешь?

— Если его отец — фермер Кристиан, тогда я немного знаю его семью, правда, мне толком ничего не известно о сыне.

— Старик, правда, был такой мрачный, как говорят?

— Я не разговаривала с ним ни разу, но знала его жену. Она иногда приходила к нам с Валдис, когда её сыновья были детьми — за лекарствами и оберегами. Но каждый раз, как она приходила, мы чувствовали в ней всё больше горя. Женщина жаловалась, что Кристиан обращался с ней не лучше, чем со служанкой, и даже в постели она для него оставалась не более чем племенной кобылой. Мы верили, что она говорила правду. Однако, каждую историю можно рассказывать с разных сторон, и мы понимали, что виноват тут не только Кристиан. Должно быть, даже он замечал, что жена всерьёз влюблена — и не в него. Мы понимали, что она ступила на путь, с которого нет возврата. Так оно и оказалось — настал день, когда она сбежала с любовником, родным братом Кристиана, оставив не только мужа, но и сыновей, которые были совсем ещё детьми. Сплетни об этом наполнили рты на много недель. Каждый мужчина и каждая женщина, приходившие к нам, пережёвывали новый кусок. Унижение ожесточило Кристиана, в нём высохли последние капли нежности, даже к собственным сыновьям. Шли годы, мы слышали, что его сыновья, повзрослев, один за другим покидали ферму не в силах терпеть буйный характер отца. С ним не осталось родни, чтобы помочь, а наёмники не желали работать на такого жестокого хозяина. Ферма разорилась, и в конце концов, Кристиан повесился в своём амбаре. Всё, что мне известно про Фридрика — некоторое время он работал как наёмный работник, а потом как-то сел на корабль и исчез. Но с тех пор прошло, кажется, больше семи лет... Значит, теперь он приплыл из-за моря, и он лютеранский пастор... — Я наклоняюсь вперёд. — Скажи мне, Ари, ты помнишь, в какой день недели нашли тела утонувших рыбаков?

Он глядит на меня, по-видимому, озадаченный таким вопросом.

— Как я могу это помнить?.. Нет, погоди, должно быть, тогда была пятница, поскольку, хотя мы потеряли день рыбной ловли из-за шторма, не ловили и в следующий, ведь ни одна рыбацкая лодка не выйдет в пятницу в море. Вот почему мы оказались на берегу, когда выбросило трупы, и могли унести их с берега, иначе мы все снова были бы в море... Но какая разница, что это был за день?

— Если тело подняли могилы с помощью чёрной магии, это было возможно только ночью пятницы, до рассвета субботы.

Ари сглатывает комок в горле. Голос немного дрожит.

— Думаешь, это тот человек, которого я видел утопленником, и кто-то вернул к жизни его тело? Но как?

— Есть много способов это сделать. Но если покойник недавно скончался, колдун пишет молитву Господню на пергаменте, используя перо чайки и собственную кровь как чернила, и должен вырезать на палке руны тролля [11]. Потом он должен положить палку на тело, и прокатить её, читая написанную молитву. Постепенно, тело начнёт шевелиться, но прежде, чем оно войдёт в силу, колдун должен спросить у трупа, как его имя. Если тело обретёт силу до того, как задан вопрос или получен ответ, колдун никогда не сможет стать его хозяином, и драугр его убьёт. Ноздри и рот драугра наполнятся могильной пеной, и колдун должен слизнуть её собственным языком и капнуть в рот трупа собственной кровью. Тогда в драугра войдёт огромная сила, он набросится на колдуна и схватится с ним. Если колдун выиграет — драугр будет подчиняться всем его приказаниям, но если победит драугр, он утащит колдуна в могилу вслед за собой. Только очень смелый и необыкновенно жестокий человек рискнёт поднимать труп взрослого мужчины, как этот. Тут нужна огромная сила. Колдуны, в основном, боятся поднимать кого-нибудь кроме детей, с силой которых они могут справиться. Кто бы ни оживлял труп утонувшего рыбака, у него, должно быть, была серьёзная причина подчинить своим приказам взрослого человека.

— Кто? — спрашивает меня Ари. — Кто мог сотворить такое зло?

Уверена, что я знаю, но мальчику не скажу. Отравлять юнца ненавистью — худшее из преступлений. Ари сжимает колени, крепко обхватывая руками, и глядит в огонь моего очага.

— Я слышал, мой дед говорил о ночном ходоке, которого завистник-сосед подослал запугать кузнеца и его семью. Однажды ночью он явился как странник и попросил о ночлеге. Его радушно приняли, поскольку не знали, кто он. Но вскоре он превратил их жизнь в муку. Их запасы копчёного мяса и сушёной рыбы он сделал гнилыми. Из-за него все железные инструменты у кузнеца выходили с трещинами, а от каждой его подковы, едва её прибивали, лошадь хромала, и скоро все соседи ополчились на кузнеца и отказались приводить к нему лошадей. Мой дед говорил, что ночной ходок постоянно не давал спать всей семье криками и пением пьяных песен, но уходить не желал. Потом, когда они, наконец, поняли, кто он, кузнец и его братья окружили его с острыми ножами так, чтобы он не смог убежать, а после большим топором снесли ему голову, а тело сожгли.

— Мне ясно, что драугр в этой пещере заколдован, чтобы сделать нечто худшее, чем ломать инструмент и портить припасы. Он послан истреблять не животных, Ари, а людей.

Мне больно пугать мальчишку, но нужно, чтобы он понял, зачем я собираюсь просить его выполнить для меня дело, которое подвергнет его опасности.

Ари со стоном потрясает кулаками над головой.

— Это моя вина. Нужно было бросить его умирать на дороге. Датчане правильно сделали, напав на него. Мы должны убить его прямо сейчас, пока он не набрал силу. Отрубить голову, а тело сжечь, как говорил мой дед — это единственный способ его уничтожить.

Ари поднимается на ноги, вытаскивает из-за пояса нож.

— Нет, Ари! — кричу я. — Нет, не тронь его. Он должен жить.

Но парень не обращает на меня внимания. Я вижу, что он напуган, но по стиснутым губам понимаю — он решился идти до конца. Он думает, это единственный способ исправить сделанное им зло. Он пересекает пещеру, держа обеими руками занесённый для удара нож.

— Если ты, Ари, прольёшь хоть каплю его крови, мы проклянём тебя до самой могилы и за её пределами.

Он меня не слушает, и я понимаю — даже если я произнесу проклятие, он не остановится. Но как только он приближается к драугру, раздаётся громкое щёлканье и жужжание. Плотное облако чёрных жуков поднимается в воздух и гудит вокруг Ари, снова и снова бьёт его по лицу острыми крыльями. Он яростно отмахивается, молотит руками. Нож падает из его рук, и он, ослеплённый, наталкивается на стены.