Мария Пастернак - Золото Хравна

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого. Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа. Каждый зубец заканчивался узорным трилистником, в каждый трилистник вправлено было по драгоценному камню, и огни свечей отражались и преломлялись в их гранях.

— Сундук, в котором лежало золото, подаренное собору Ормом и его женой, и по сей день стоит у нас в ризнице, — продолжал рассказывать священник. Высокий голос его, слегка надтреснутый, дрожал, возносясь к темным гулким сводам. — Красивый сундук, резной, с медными ободами. Были в нем и золотые монеты, что пошли на строительство храма, и утварь, которую ныне используем мы при богослужении. Вот эта самая Чаша, из которой сегодня причастились наши молодые, — как раз одна из них: с рубином, вправленным в основание, и изображениями евангелистов. Я прекрасно помню ее описание в приходской книге.

— О Стурла! — прошептала Вильгельмина. — Понимаешь ли ты, что это значит?

— Можно ли взглянуть на эти записи, отец Томас? — спросил Стурла.

— Конечно, хоть сейчас, — священник закивал головой, слегка трясущейся на старческой шее. — Там и подписи свидетелей имеются. Всё как полагается, сами увидите.

— Я не собираюсь оспаривать дарение, — объяснил Стурла. — Я хочу взглянуть из чистого любопытства.

Отец Томас кивнул головой:

— Понимаю ваш интерес, сын мой. Книги хранятся в ризнице, в шкафу. Идемте со мной.

Тяжело опираясь на палку, Стурла прошел в ризницу за старым клириком. Кольбейн последовал за ними.

Вильгельмина села на скамью. Руки ее бессильно опустились, тонкий ободок серебряного кольца прохладно обнимал ее безымянный палец. Позади шумели и шептались удивленные гости.

— Торве! — тихо позвала Вильгельмина, и он сел рядом и взял ее за руку.

Так сидели они, пока не вернулись Стурла со священником. Стурла ухмылялся во весь рот.

— Спасибо, отче, — сказал он. — Благодаря вам разрешились многие наши сомнения!

— Правда ли это, Стурла? — спросила Вильгельмина. — Правда, что золото Хравна — вот оно, перед нами?

— Да, милая, — отвечал тот. — Представь, голову святого нашего короля Олафа долгие годы украшает та самая корона, которую вместе со всем награбленным добром привез в Норвегию в мешке из тюленьей кожи мой славный предок, полуязычник Хравн Бешеный в приданое своей младшей дочке!

— Бедняга Стюрмир, — усмехнулся Кольбейн.

Он поднял взгляд и с интересом посмотрел на святого.

Тот безмолвно взирал на него сверху непроницаемыми расписными глазами. Зубчатая корона лежала на голове деревянного Олафа.

— Бедняга, — подхватил Стурла. — Сколько раз он, небось, стоял здесь и смотрел на нашего святого короля, вымаливая себе удачи в темном своем деле, и корона сияла ему в глаза, отражая свечное пламя!

Уже на церковном дворе Стурла внезапно расхохотался в голос. Он смеялся, и никак не мог остановиться, и хлопал Кольбейна по плечу. И многие из тех, кто пришел поздравить жениха и невесту, думали, уж не тронулся ли умом Стурла Купец с радости или с горя, что выдает замуж свою дочь.

— Нет, ты подумай, Кольбейн! Ты подумай! Он столько… он так… а они все это время были здесь, понимаешь? А он и не знал!

— Никто не знал, — усмехнулся Кольбейн в рыжие усы.

И все же наступил день, когда Вильгельмина решилась достать зеленое платье из чехла и взглянуть на него.

Но перед этим днем было много других: кони, сани, отец, Торлейв, дорога домой. Постоялые дворы, усадьба Никуласа Грейфи, где ночевали они в предпоследнюю ночь перед возвращением. Что Вильгельмине до того, что скажут в хераде? До того, что будут болтать в Городище? Бабушка, Буски, Агнед — вот кто любит ее; остальные не важны.

— Не думай о них, — советовал Торлейв, когда она заговаривала с ним о своих страхах, и целовал ее глаза. Но все же она боялась, сама не знала чего. Зеленое платье, обернутое полотном и аккуратно уложенное в дорожный сундук, точно было олицетворением этого страха.

— Хочешь — иди под венец в своей старой юбке, — сказал Торлейв, когда она поделилась с ним переживаниями. — Мне все равно, как ты будешь одета.

— Да нет, ты не понимаешь!..

Он не понимал.

Дом был уже совсем близко: еще немного — и за этой рощей покажется поворот к Таволговому Болоту. Ельник, дубрава, склон холма. Торлейв и Вильгельмина скользили на лыжах следом за медленным ходом саней.

— Стурла! — окликнул Торлейв. Стурла обернул к нему красное лицо. — Мы с Миной навестим Йорейд! Придем на Остров позже.

— Только не задерживайтесь! — кивнул Стурла.

Стояла тихая погода, редкие снежинки плавно опускались на землю. Рука Вильгельмины была в руке Торлейва, и так пришли они к усадьбе Йорейд. Геста лайнула за оградою — еще раз и еще, — и сразу же огромным черным клубком вылетел навстречу Буски и, взрывая снег и поскуливая, бросился к ногам Вильгельмины.

— Буски! Буски! — говорила она, и смеялась, и трепала его косматую голову, а он всё не мог успокоиться, и вилял хвостом, и лизал ее руки.

Йорейд стояла на пороге, смотрела, как они приближаются. И Вильгельмина впервые в жизни увидела, как стара Йорейд, как мала она, как одинок ее дом. Слезы навернулись ей на глаза.

— Ну, полно, дитятко! — сказала Йорейд, обнимая ее. — Полно тебе плакать! Пойдемте-ка в дом. Лепешек я напекла, и творог готов, а меду вчера принес мне один добрый малый, жену которого я вылечила от лихорадки. Вино разогрето, вот-вот остынет.

— Что же вы, тетушка Йорейд, знали, что мы к вам придем? — удивился Торлейв.

— А чего тут было не знать-то? — хмыкнула старуха. — Вон сороки-то как раскричались, на весь лес.

К Острову возвращались они уже в сумерках. Вильгельмина с благодарностью посмотрела на дальний склон, где темнел шпиль колокольни Святого Халварда. Она представляла, как отец Магнус погонял коня по холодному заснеженному лесу, миля за милей, до самого Нидароса, чтобы говорить с лагманом о Торлейве.

— Как он только решился на такое, — сказал Торлейв.

— Ты читаешь мои мысли?

— Не так уж это и трудно.

— Ну тогда прочти: что я думаю сейчас? — рассмеялась Вильгельмина, глядя в его глаза.

— И я тебя. Верно?

— Читаешь!

Они бежали мимо усадьбы Хёскульда Кузнеца. Хозяин на дворе запирал хлев.